Долгое молчание, потом она произносит:
– Я вас не знаю. Зачем вы лезете в мою жизнь? Я требую, чтобы вы никогда больше мне не звонили, никогда.
Требую. Скорее уж приказываю. Его удивляет визгливость, проступившая в ее тоне, – прежде на нее и намека не было. С другой стороны, чего еще ждать хищнику, влезшему к лисице в нору, в жилище ее щенков?
Он кладет телефонную трубку. Что-то вроде зависти к ее мужу, которого он ни разу не видел, ненадолго стесняет его сердце.
Глава вторая
Без четверговых интерлюдий неделя гола, как пустыня. Выпадают дни, когда он не знает, чем себя занять.
Теперь он проводит больше времени в университетской библиотеке, читая все, что удается найти, о широком круге друзей и знакомых Байрона, добавляя заметки к тем, что уже заполнили две толстые папки. Ему нравится послеполуденное спокойствие читального зала, нравится неторопливо возвращаться под вечер домой: бодрящий зимний ветер, мерцающие мокрые улицы.
В пятницу вечером, возвращаясь длинным кружным путем – по паркам старого колледжа, он замечает впереди себя на дорожке одну из своих студенток. Ее зовут Мелани Исаакс, она слушает его посвященный романтикам курс. Не лучшая студентка, однако и не худшая: довольно умная, но без собственных мыслей.
Она не спешит, и скоро он настигает ее.
– Привет, – говорит он.
Она улыбается в ответ, кивает, улыбка ее скорее лукава, чем робка. Она маленькая, тоненькая – коротко подстриженные черные волосы, широкие, почти китайские скулы, большие темные глаза. Одевается, как правило, броско. Сегодня на ней темно-бордовая мини-юбка, горчичного цвета свитер и черные колготки; золотые финтифлюшки на поясе подобраны в тон золотым шарикам серег.
Он немного влюблен в нее. Тут нет ничего необычного: почти каждый семестр он влюбляется в ту или иную из своих подопечных. Кейптаун – город, щедрый на красоту, на красавиц.
Знает ли она, что он положил на нее глаз? Вероятно. Женщины чувствуют такие вещи, давление вожделеющих взглядов.
Только что кончился дождь; в канавах вдоль дорожки негромко журчит вода.
– Мое любимое время года и любимое время дня, – сообщает он. – Живете тут неподалеку?
– У самого парка. Делю квартиру с подружкой.
– Кейптаун – родной ваш город?
– Нет, я выросла в Джордже.
– Я живу совсем рядом. Могу я пригласить вас выпить?
Пауза, осторожная.
– Хорошо. Но я должна вернуться к семи тридцати.
Из парка они выходят в тихий жилой квартал, в котором он прожил последние двенадцать лет, сначала с Розалиндой, потом, после развода, один.
Он отпирает калитку, отпирает дверь, вводит девушку в дом. Включает свет, берет у нее сумочку. В волосах ее капли дождя. Искренне очарованный, он оглядывает ее. Мелани, с той же, что прежде, уклончивой, а может быть, и кокетливой улыбкой, опускает глаза.
На кухне он открывает бутылку «Мирласта», раскладывает по тарелкам крекеры, сыр. Когда он возвращается, девушка стоит у книжных полок и, склонив голову набок, читает названия. Он включает музыку: Моцарт, кларнетный квинтет.
Вино, музыка: ритуал, который разыгрывают мужчина и женщина. Ничего дурного в таких ритуалах нет, их придумали для того, чтобы разряжать неловкость. Но девушка, которую он привел домой, не просто моложе его на тридцать лет – это студентка, его студентка, находящаяся под его опекой. Что бы сейчас между ними ни произошло, им придется встретиться снова как учителю и ученице. Готов ли он к этому?
– Как вам мой курс? – спрашивает он.
– Мне нравится Блейк. И еще «Wonderhorn».
– «Wunderhorn»[6].
– А от Вордсворта я не в восторге.
– Вам не следовало бы говорить мне об этом. Вордсворт был одним из моих учителей.
Это правда. Сколько он себя помнит, в нем всегда отзывалось эхо гармоний «Прелюдии».
– Может быть, под конец курса мне удастся лучше его оценить. Может быть, он начнет нравиться мне больше.
– Может быть. Но по моему опыту, поэзия либо что-то говорит вам с первого раза, либо не говорит ничего. Проблеск откровения, проблеск отклика на него. Это как молния. Как приход влюбленности.
Приход влюбленности. Да влюбляются ли еще молодые люди, или этот механизм уже устарел, стал ненужным, чудноватым, как паровые машины? Он не в курсе, отстал от времени. Почем знать, влюбленность могла полдюжины раз выйти из моды и снова в нее войти.
– Вы-то сами стихов не пишете? – спрашивает он.
– В школе писала. Так себе были стишата. Теперь и времени не хватает.
– А пристрастия? Есть у вас какие-нибудь литературные пристрастия?
При звуке этого непривычного слова она сдвигает брови.
6
Имеется в виду «Des Knaben Wunderhorn» («Волшебный рог мальчика»), антология немецких народных и стилизованных под таковые песен, впервые вышедшая в Гейдельберге в 1806–1808 гг.