Потому злобой и пытало его сердце — чёртовы рыцари недостойны были жить на своей земле, а низкие и щуплые желторожие — купаться в благоденствии солнечных лучей.
Волки стаей гонят оленя по лощинам и оврагам.
Хроггард молод и горяч — его крепкое маслянистое тело не замерзает даже на трескучем морозе. Он груб и силён, ему ничего не стоит сломать врагу шею одним рывком, и, кроме того, он не глуп, как сильно бы битва не слепила ему глаза.
Олень, загнанный в тупик, безумным глазом цвета ольхи сверкает в окружении волков. Стая бросается ему на спину, валит на землю когтистыми лапами. Олень грациозно скидывает их, оставив на мордах отметины копыт, и убегает, брызжа кровью из порванных жил, но природа справедливее, чем кажется — она не даст с любовью взращённой в олене энергии жизни пропасть зря. Плоть оленя сгниёт на земле, а не в желудке хищника — она накормит траву и даст жизнь новым росткам.
Руины загубленных цивилизаций воскреснут из пепла и песка.
***
Тревожный сон Нобуши прерывается внезапным холодом; сквозняк мгновенно пробирает до костей. Она поднимает голову от каменных плит, и тут же на неё выливают ведро воды. Женский голос говорит враждебно, но удивительно понятно, хоть и с чужеземным акцентом:
— Эй, ты! Поднимайся!
Шинаи всматривается в прорези шлема стоящей за прутьями женщины в лёгких одеждах, задаваясь немым вопросом.
Женщина отворяет решётку ржавым ключом и цепкими руками перехватывает окровавленные запястья Шинаи, прижимает кинжал к груди.
— Шевелись!
Нобуши идёт, покорно наклонив голову, потерянно задерживая глаза на окружающих предметах. Её ведут сторонним коридором в еще более мрачное подземелье с кольями, торчащими из стен. Огромная груда железа у входа подаёт голос из глубин доспехов, поднимает забрало — на неё смотрит угрюмое лицо блюстителя закона. Он нехотя сторонится, пропуская женщин вперёд. Дверь за спиной тягуче захлопывается, и на свету остаётся только узкий круг посреди пыточного зала.
Удивительно, но Нобуши не чувствует ничего. Её отрешённый взгляд скользит по стенам и останавливается на мужчине, заходившем к ней вчера. Больше в зале никого нет. Женщина в капюшоне грубоватым толчком разворачивает её лицом к себе и тянется сорвать маску. Нобуши внезапно приходит в себя и всеми силами отстраняет её руку, сопровождая защитный жест крепким словцом.
— Окстись, еретичка!.. — злобно шепчет на латыни Избавительница.
— Кара, — тихо окрикивает её мужчина, — Оставь её. Я сам.
Женщина ведёт головой как лошадь, но всё-таки отступает на пару шагов, не убирая клинка. Шинаи тоже делает шаг назад, но неудачно наступает на раненую ногу и оседает на землю. Рыцарь гулко приближается к ней и наклоняется, всматриваясь.
— Принеси воды в ведре.
— Ладно.
Брайан опускается на один уровень с девушкой, старается поймать ей взгляд.
—Я не трону тебя сейчас. Не бойся.
Он осторожно хочет дотронуться до маски, но она отстраняется настолько, насколько может. Страж понимающе кивает и убирает руку, проявляя уважение к чужим обычаям. Её морщинки вокруг глаз красноречиво говорят о нелёгкой судьбе пленницы. Брайан проницателен, и это подсказывает ему, что она старше его примерно на пять лет. А ещё он видел как и её рвение в бою, так и страх. Это даёт ему надежду на то, что когда-то весь мир будет состоять из отважных, но чувствующих людей: они никогда не будут сражаться под знамёнами Чёрного Камня, потому что ими движет гармония души, а не жажда разрушения.
Дверь снова протяжно скрипит, впуская внутрь Кару с деревянным, грубо сколоченным ведром. Она презрительно смеряет глазами небольшое расстояние между Стражем и Нобуши и отходит в тень, опустив ведро на пол. Брайан снимает перчатку и смачивает в холодной воде небольшую тряпицу, косясь на наблюдающую за этим Кару.
— Выйди, пожалуйста, — чуть грубовато звучит его латынь. — Сегодня мне больше не понадобится твоя помощь.
— И давно ты научился понимать местное наречие? — слегка разочарованно и раздражённо звучит её голос. — Развлекайся. Пойду выпью за твое здоровье.
Смерив Шинаи уничижительным взглядом, Избавительница насовсем покидает зал пыток.
— Прости ей грубость, — тихо говорит рыцарь, продолжая выжимать тряпку. — Она мнит своё превосходство непогрешимым, но я верю, что ты умеешь обращаться с оружием не хуже. Я видел, как ты сражаешься.
Он осторожно взял её податливую руку и вытер бурую засохшую кровь.
Брайан видит непонимание в её глазах, он знает, что она рассчитывает на жестокость — в таких случаях лучше действовать по-плохому, чем по-хорошему, но он сознательно отказывается от насилия. Глубоко в душе он корит себя за это — ей просто повезло больше, чем другим. Где-то далеко харкает кровью на каменный пол Аполлион в предсмертной агонии, и Чёрный Камень превращается в ничто. Люди одичало смотрят друг на друга, опуская катаны, топоры и мечи — исчезает сила, толкающая их на сражения. Концепция войны за мир отходит на второй план; разруха и изнеможение физически не позволяют продолжать. Стражу совестно — совестно за то, что при всей своей тактичности и дипломатии он не может ни на что повлиять: агрессия слишком глубоко пустила свои корни, и научить волчат не скалить зубы, а людей — не хвататься за меч и доверять друг другу, не ожидая ножа в спину, практически невозможно.
Быть может, в этом и кроется попытка завоевать расположение у чужеземной воительницы.
Страж помогает ей подняться на ноги и замечает кровоточащие язвы сквозь продранную холщовую ткань шароваров. Шинаи смиренно ждёт побоев и грубости, но с ней обращаются как с равной. Рыцарь подводит ее к ведру и жестом предлагает умыться, вкладывая тряпицу в ослабевшие кисти, отступая прочь. Нотка сомнения зарождается где-то в душе: волк никогда не милует раненого оленя. Рыцарь внезапно ощущает желание ударить её, втайне опасаясь припрятанного в складках одежды ножа, не преминувшего оказаться у горла. Холодок пробегает вдоль спины — он понимает, что и Кара могла уличить в нём излишнее благородство, но Нобуши ослабляет веревки на шее, снимая соломенную шляпу, обнажая худую шею и спутанные грязные волосы; за шляпой следует и маска.
Она стирает грязь и кровь — на виске запеклись тонкие взмыленные струи. Шинаи отворачивается от Стража, и он понимает, что она не хочет показывать лицо. Пожалуй, он чувствует досаду, но вместе с тем и ценит её жест — Нобуши спокойно оставляет свою спину открытой, не боясь удара исподтишка. Он снова оставляет её одну и быстрым, беглым шагом уходит к казармам.
***
Кара, по-мужски присев на импровизированную стойку — широкую доску поверх бочек — большими глотками хлещет пенную брагу из оловянного кубка. Феодальные войны приносили ей удовольствие главным образом потому, что за ними в случае успеха всегда следовал пир, разгульность которого сопоставима была с важностью покоренной земли. Быть может, эта победа не была так важна, чтобы отразиться на гербе Эшфилда, но хотя бы пары открытых бочек замечательного алкоголя, любимца бродяг и завсегдатая таверн — эля — она точно стоила, так что сегодня Кара будет пить вдохновенно и с душой, чтобы на утро ненавидеть себя за свою страсть. Сейчас это её не волнует — недельного привала хватит, чтобы проспаться как следует. Кара никогда не была эстетом — редкие, ароматные винные букеты не казались ей привлекательнее простой походной выпивки, в которой она обычно топила скуку.