Война приводила её в уныние. Поначалу. Избавительницы по обыкновению происходили из знатных семей, и Кара не была исключением: будучи отпрыском рано овдовевшего лорда, она в полной мере впитала в себя всю отцовскую любовь, чаще всего выражавшуюся в деньгах. Девушка получила как хорошее образование, так и военную подготовку в академии и, в общем-то, чертовски рада была своей внезапно начавшейся карьере ассассина-миротворца. В замке было очень тоскливо: бренчать на арфе казалось ей уделом придворных шутов. Суровые походные условия всего лишь за краткие пару лет воспитали из неё отчаянную дикую кошку в боях. Здесь её лишили нагретой служанками воды в бадьях, парфюма в маленьких баночках с ароматом эссенций из роз, парчовых платьев с пышными юбками и всех остальных удовольствий, привычных для знати, но зато здесь её научили пить. Пить, в пьяном угаре крича нецензурные частушки про королевскую семью, пить, топя в кружке горести, печали и невзгоды, пить ради выпивки и похмелья на утро.
Здесь она могла предаваться своим страстям, так осторожно взращённым в мятежной душе: тепличные условия развращают получше борделей. Здесь все её пороки влились в волну общего разврата, здесь в полной мере можно было удовлетворить все свои низменные потребности: от пьянства и похоти до жестокости и извращённых пыток.
И если она, выйдя из подвала, по последней азиатской моде обставленного средневековыми пыточными устройствами, тут же забыла и про пленную женщину, и про Брайана, и про вчерашнюю битву, то сам Страж, бредя по пепелищам в казармы, складывал в своём воспалённом разуме картину всего происходящего, тщательно подгоняя детали. Брайан с каждым часом лишь укреплялся в своём стремлении поднять восстание. Пожалуй, он понимал, что это повлечёт новые неизбежные жертвы, но острая необходимость окончить, наконец, войну со смертью Аполлион нарастала быстрее и быстрее. Рыцарь видел, как военное дело из профессии перерастает в потребность, и не мог допустить начала вечного противостояния между тремя фракциями. Сильной, но мирной рукой он был готов вести рыцарей к спокойному, мирскому труду, стремясь приблизиться к миру настолько, насколько это возможно.
Его думы тяжелы, но далеко не каждый монарх с такой заботой может печься о своих подданных. Из него бы вышел великий король, но увы — в нём нет голубых кровей, он не пьёт тридцатилетнего вина, не носит мантии с опушкой, не слушает менестрелей в тронном зале. Он молод; хоть и в такое время долго не живут, опыта у него хватит на почтенного старца. Однако для того, чтобы привести Эшфилд к к процветанию и славе путем слова — не меча — ему понадобятся верные друзья, и потому он верит, что маленькая азиатская женщина доверится ему, не испугавшись чужих обычаев, и сумеет сплотить самураев. Заручившись поддержкой Востока, у Брайана будет что предоставить Северу: с таким многотысячным «аргументом» воинственные викинги точно не захотят спорить.
Срезанная ветка вишни, оставленная в воде, рано или поздно зацветет.
========== Повадки волчьей стаи ==========
От их разгорячённых тел всегда валил пар. Викинги веками закаляли сталь своего характера, веками учились держать топор с первых дней жизни. Закон природы неумолим — слабые не выживают; среди людей естественный отбор всегда шёл ожесточённее, ведь животным не свойственна жестокость в отличие от них. Они всегда были алчны и жадны до самых примитивных благ — ценилась кружка пенной браги, ломоть зажаренной на вертеле баранины, крепкая, здоровая женщина. Вожди внушали им, что за горной грядой трава зеленее, а они верили, идя по головам убитых врагов.
Хроггард торжествовал. Он видел дикий огонь в глазах своей волчьей стаи, и у него было что ей предложить. Ясной звездной ночью он смотрел на бледнеющее восточное небо, где-то далеко ему мерещились огни чужеземных факелов, и однажды ветер переменился и донёс до него запах прекрасных розовых цветов, хмельного солода и крови. Тогда Хольдар понял, что время пришло.
Той ночью столб огня, казалось, мог лизнуть небеса, а над стойбищем звенели старинные исландские боевые песни. Обтянутые шкурами, почти обнажённые тела рубились друг с другом, водили языческие хороводы, прыгали через горячие, как жерло вулкана, костры. Хроггард пристально наблюдал за этим с небольшого помоста, поглядывая на юго-восток. Когда барабаны стихли, он поднял вверх топор, призывая к тишине. Затрещали сосновые смолистые поленья, пожираемые пламенем.
— Братья мои! — прорычал громогласный вой его, словно рождённый в кузнечном горне.
Хором ему ответил исландский боевой клич.
— В наших жилах течёт кровь, воспетая в легендах! Наши кланы ведут свою историю от первых героев Асгарда! Наши предки вложили в нас многовековую мудрость, но гордились бы они нами сейчас? Посмотрите на себя, — в голосе появился укор, — Кем вы стали? Вы пашете землю курганов, где погребены ваши отцы! Вы мечтаете о Вальгалле, взращивая телёнка! Валькирии смеются над всем нашим родом, позоря его перед Одином!
По толпе прокатился недовольный гул, и Жестокая Секира рявкнул, требуя тишины.
— Взгляните на себя, воины… Достойны ли вы носить гордое имя норманнов?!
Он переждал новую волну возмущений и продолжил:
— Вы растите хлеб на сухих камнях, собирая жалкие крохи… Вы даже не хотите взглянуть на край, раскинувшийся за горами: на Востоке, там, где рождается солнце, цветут на деревьях розовые цветы и живительный дождь льёт слёзы по воле небес, а зерно растёт само по себе. Щенки, живущие там, всегда сыты; их не точит ни цинга, ни оспа, им не нужно сражаться со скалами, чтоб выжить. Дикие звери невиданной силы склоняют перед ними головы в раболепном поклоне… Они худы и слабы, о них никогда не сложат легенд. Так ответьте мне, чем они лучше нас?!
Ответом ему был разъярённый медвежий рёв.
— Вы — воины секиры и топора, а не пахари и скотоводы; природой вам даны стальные мышцы и острые зубы, так воспользуйтесь ими! Покажите свою силу и смешайте недостойных с грязью!
Крик ярости потряс северные небеса — так Хроггард погнал свои кланы на юг, не давая передышки, так пала под натиском первая цитадель на его пути, в неприступности которой усомниться было невозможно. Пленные были казнены с особой жестокостью — высокие частоколы украсила вывернутая наизнанку плоть «кровавых орлов». Сигнальные костры цепью зажглись на вершинах холмов, в Эшфилде поднялись первые признаки волнений.
Всадники неслись на взмыленных лошадях сквозь прозрачный утренний туман, неся на своих плечах саван печали и скорби.
Встрепенулись северные границы, с Запада на Восток прокатилась тревожная, гнетущая волна. Всё рыцарское королевство замерло и разразилось бурей — никто не ожидал так скоро начавшейся войны ещё и на Севере. Вчерашние ремесленники записывались в ополчение, скотоводы, рыдая, закалывали последних овец. Железо перековывалось в мечи и доспехи, пустела королевская казна.
***
— Ты уверен?
— Да, точно, ошибки и быть не может. Я сам видел, как он озирался и лез в узкий лаз между камнями. Говорит, у него там припасы на случай, если викинги доберутся и до сюда.
Два рядовых бойца, вполголоса переговариваясь, тёрли сбитые, грязные ноги, топчась в каменистом ручье.
— В столице уже поднялись восстания, и король покинул резиденцию и прячется в одном из замков на побережье. Ещё и эти, — рыцарь мотнул головой в сторону восточных границ, — шпионят за каждым кустом, успевай только рот закрывать.
Второй, воровато озираясь, промолчал.
— Скоро они все будут жечь наши трупы и делать чаши из наших черепов. Ты разве не слышал, что они метают топоры в спину с такой силой, что проламывают грудину?
— Замолчи.
— А узкоглазые топчут, сидя верхом на огромных чудовищах, которые одним своим носом могут поднимать брёвна и таранить стены! — шёпот перешёл на почти истерический визг.