— Замолчи ты, ради всего святого!
Тот умолк, продолжая уныло хлюпать водой в сабатонах.
— Я вот что думаю, — тихо проговорил второй после недолгого молчания, — Когда поднимется бунт, мы укроемся в том гроте, а после — уйдём отсюда в леса…
— Ты что, с дуба рухнул?! Мы там и дня не протянем! Здесь же эти!
— Тише ты, идиот. Вот скажут, что нас перебрасывают на север, и что ты тогда будешь делать? Узкоглазые ещё месяц-другой будут собирать войска, а конунг уже давно готов к ней и вот-вот сломает оборону у рубежей. Дикари точно знают, что победят, и лучше мы не будем им мешать наслаждаться резнёй и стачивать свои топоры о кости дураков, а тихо уйдем на Восток, пока всё не уляжется…
— Мечтаешь напороться на бритву, которыми фехтуют эти отродья?! Ты в своём уме?! Я из пещеры никуда не пойду.
Оба замолчали и побрели прочь, скрипя стальными нагрудниками, размашистыми шагами перемешивая придорожную грязь.
Кара, сдвинув брови, проводила их взглядом, притаившись за деревом. Фалды её лёгкого кафтана едва качнулись на ветру, когда она тихой быстрой походкой, крадучись, последовала за ними.
***
Брайан сидел, сцепив ладони, за столом, хмуро рассматривая тактическую карту. Грубо слепленные походные свечи воском рисовали круги на столешнице, маленькими жёлтыми полосами играли на гравировке доспехов. Избавительница по-кошачьи подошла из-за спины, острым пальцем, наклонившись к лицу, провела по щеке:
— Твои опасения подтвердились… В народе уже говорят о восстании, мол, король разорён, а значит, за законом никто не следит, и каждый предоставлен сам себе, — она села на край стола, играясь с кинжалом, просмаковала каждое сказанное слово.
Страж поднял голову:
— Кто это был?
— Да так, пара трусливых псов, решивших, что их жалкие жизни ценнее долга перед короной, — Кара ловко метнула кинжал в стену, поразив отмеченную на карте столицу.
— Где они теперь?
— Мертвы, конечно же! — хохотнула она. — Но я не жалею, что измарала руки в их собачьей крови.
Брайан помрачнел. Лишние жертвы ему совсем не нужны — люди устали от войны и хотят покоя, а Кара и такие, как она, этого никогда не поймут. Он ещё больше уверился в том, что решение нужно было принимать уже сейчас: либо он за короля, либо против — третьего не дано, — и Избавительницу он в свои планы посвящать, конечно же, не хотел. Кара была его старой приятельницей — на его памяти с громким успехом пали штурмом пять крепостей, где им приходилось сражаться бок о бок, спина к спине, а совместные походы, охота и лагерный ужин у костра ещё больше сблизили их. С девушкой было приятно работать — она никогда не возвращалась с заданий без достигнутых целей и важных сведений, но одна лишь её черта стала той самой ложкой дёгтя в бочке мёда: Кара была жестока. Непорочные, чистые идеалы доблести и чести — недаром на родовом гербе Брайана был изображён единорог — строгим осуждением пятнали её воинский успех, и, если скверный характер Страж ещё мог простить, то отсутствие милосердия было явной причиной поставить крест на полном доверии. Кто знает, вдруг в разгаре боя её нож окажется именно возле его горла?
Впрочем, она могла ему пригодиться, но предчувствие, что когда-нибудь их пути разойдутся, не покидало его.
Сейчас она всего лишь манит округлым бедром, обтянутым сыро выделанной кожей, стремится отвлечь его от мрачных мыслей, увлекает за собой, но его разум реет сизым дымом где-то под небесными сводами. Брайан словно здесь и одновременно далеко-далеко: то подставляет свою грудь женским рукам, то рисует на морском песке загадочные символы мыском сапога, слушая раскатистую музыку волн.
***
Сегодня Нобуши просыпается от лёгкого похлопывания по плечу — знакомый рыцарь оставляет ей глиняную посудину с кусками жирной свинины и ломтем хлеба. Он терпеливо ждёт, пока та удивлённо поднимет голову, едва заметно кивнёт и снимет маску. Шинаи аккуратно ест руками, смутившись такого внимания к ней, а затем кротко кланяется ему, сложив ладони в благодарном жесте. Страж снимает шлем и смотрит ей в глаза, словно силясь увидеть в них своё отражение. Он вынимает из-за пазухи снятый с убитого самурая кинжал в плетеных ножнах и передаёт его Нобуши. Та вешает его на пояс, но рыцарь отрицательно качает головой:
— Спрячь.
Шинаи чуть хмурится, но догадывается и прячет оружие в одежду под одобрительный кивок.
— Так тебе будет спокойнее. Пойдём.
Брайан, держа за локоть, выводит её из тюрьмы, стараясь не привлекать внимание. Он грозно сверкает глазами на наблюдающих за ним рыцарей и быстро уводит женщину в тактический зал, старательно имитируя конвой, благо, что зал оказывается пуст. Развернув на столе карту, Страж раскидывает по ней горсть маленьких фигурок: рыцарей, самураев и викингов, отражая текущую политическую картину. Нобуши внимательно изучает глазами то, что видит, водит маленькой рукой по известным лишь ей одной трактам и останавливает палец с серым ногтем на форте, ставшим её поражением и вместе с тем — тюрьмой; вопросительный взгляд останавливается на Брайане. Тот, снова кивнув, показывает ей фигурку конунга, расставляет на Эшфилдских землях войска детей гор, сдвигая рыцарей на восток. Резким рывком он дергает карту и скидывает самураев вместе с рыцарями на пол, рукой толкая викингов к Императорскому дворцу. Шинаи вскрикивает и тут же зажимает рот ладонями; Брайан с досадой качает головой и с сожалением ведёт плечом — он не в силах в одиночку переломить ход войны.
На лице Нобуши проступает глубокая печаль, а в сердце Стража — скрытое торжество: он не ошибся в ней, выбрав её своим новым другом. Вновь привлекая её внимание, он, поднимая с пола рассыпавшиеся дробью фигурки, заново расставляет их на карте — рыцарей вперемешку с самураями перед конунгом и его войском, отталкивая затем викингов обратно к горным грядам.
Воительница изучающе скользит взглядом по его щетине и светлым, серым глазам, излучающим если не покровительство, то, по крайней мере, умиротворение и спокойствие. Она не знает, какая буря бушует сейчас в его душе, с каким трепетом он ждёт её решения, способного, быть может, изменить мир.
Страж протягивает ей руку, надеясь, что был достаточно убедителен, но она лишь опускает плечи и поднимает ладонь в отрицательном жесте. Словно древняя плита раскалываются его планы.
Со свистом рассекает воздух и брызжет кровью под откос варварская секира. Шёлковые горы ликуют — их изображения с гордостью и превосходством взирают на покорённые народы со знамён суровых скандинавских воинов. Хроггарду снится величие сводов тронного зала. Хроггарду снятся цепные волки.
========== Карающая длань творца ==========
— Нельзя!.. терять!… надежду!… — с каждым ударом меча в рыцаре пульсировала злость. Он ловко заблокировал все выпады соперника и сменил стойку, нанеся неожиданный удар, затем помог ему подняться. Тренировка не приносила теперь никакого удовольствия: истома мышц и ломота в суставах начинали раздражать, и если ранее изнуряющее фехтование оттачивало мастерство и ускоряло его рост, то сейчас после него оставалась лишь усталость. Впереди неизбежной чередой побед приближались викинги.
Брайан втайне завидовал тем, кто первыми, лицом к лицу, встретились с их разрушающей мощью. Конечно, сейчас они все мертвы, но им не приходилось томиться мучительным ожиданием — они просто сражались, защищая, скорее, себя, чем корону, в то время как ему выпала «честь» возложить на свои плечи всю тяжесть будущего блага Эшфилда. Судьбы великих цивилизаций всегда решались ловкостью интервентов, народным восстанием, войной, голодом или чумой, но всегда — за спиной у королей, ну а теперь Стражу больше ничего и не оставалось, как сжать рукоять меча и шагнуть навстречу смерти в лице яростных берсерков и хольдаров. Он рано приходил и рано возвращался с тренировок, по вечерам подолгу глядел в просторы страны Восходящего Солнца и видел, как медленно поднимаются вдали столбы чёрного дыма. Неделя подходила к концу — на днях должен был прийти приказ сниматься с места и марш-броском двигаться на запад — или на восток, в зависимости от решения Легиона.