Милва: И что же это такое?
Сеппо: Гуманизм — это когда в воздухе витает слишком много эстрогенов. У мужчин начинает расти грудь, их взгляд становится отрешенным. Народ мельчает. В нашей школе был учитель истории, который всегда говорил, что народ мельчает. Мне пришлось дожить до его возраста, чтобы понять, что он имел в виду.
Марко: А что он имел в виду?
Сеппо: Именно это. Когда мужчина спрашивает разрешения на свое существование. Могу я быть здесь или, может, мое место вот там? Нас загнали в угол, и этот угол — диван с газетой. Но даже там нам уже нет места. И женщина, выставив нас за дверь, смеется над нами. Смеется с нашими же детьми.
Туула: Мы над тобой не смеемся. Если ты имеешь в виду нас.
Марко: Хотя пожалуй, смеемся, но по-доброму.
Сеппо: Вот именно. В природе и здоровой культуре женщина заботится о мальчике только до тех пор, пока ему необходимо молоко. Потом отец уводит мальчика в лес и учит его всему, что знает сам — из парня вырастает мужчина, способный победить уже своего отца. У нас же парни не становятся взрослыми, а остаются недоделками. Женщина не дает им повзрослеть, потому что она боится потерять свое положение.
Марко: То есть мама угрожает и моему положению?
Сеппо: В сущности, да.
Туула: Бабушка сказала бы «Тьфу, тьфу, тьфу»!
Сеппо: Смотри-ка. Самка проснулась.
Туула: Вот так мы и живем. Война поколений.
Милва: Наверное, вы тайно ими гордитесь?
Сеппо: Ну не очень-то и тайно!
Милва: Семья — это так интересно… Так редко видишь ее изнутри.
Марко: А когда видишь, то нужно сразу же все разрушить? Ингалятор! Мама, где ингалятор!
Туула уходит искать ингалятор Марко.
Сеппо: М-да… Такие вот дела.
Милва: Какие?
Марко: Лишь среди руин можно отыскать настоящие сокровища, да?
Сеппо: О женской жажде власти никто не может ничего сказать. О материнской жажде власти. Она опутывает своего взрослеющего мальчика сетью, как паук свою жертву. Паук-убийца. А потом парализует ее. Не дает ей двигаться, чтобы она, то есть парень, не дай бог, не вступил в противоборство с отцом. Так появляются руины. Семьи-руины и люди-руины.
Туула: О каких руинах вы говорите? Как вы любите все драматизировать и преувеличивать. Ужас!
Сеппо: Разве?
Туула: Они собираются пожениться, создать семью. А ты пугаешь их и несешь чушь про какие-то руины. Не бойтесь, дети. Женитесь и будьте счастливы! Утрите нос этой черной каркающей птице. Не надо смотреть на нас. Мы уже свое пожили, и я, и отец. Отец боится старости. Вот и бесится. По правде говоря, я тоже боюсь. Но вы молоды, вам и дорога. Идите вперед, не стойте на месте. Добивайтесь всего, чего хотите. Заводите детей и ничего не бойтесь. Пусть их будет много. Дети — это будущее. Ваше будущее. Они наполнят вашу жизнь смыслом. И речь здесь не о власти, боже мой… Детей не надо бояться. Рожайте детей. Они — хлеб насущный… Сеппо, налей всем коньяку. Мы станем дедом и бабкой. Сеппо, наверняка, будет совсем по-другому вести себя с внуками. Он будет замечательным дедом, не будет больше бубнить и пророчить всякие гадости. Внуки будут приезжать к нам летом и на каникулы, чтобы вы тоже могли пожить своей жизнью, как все современные родители. Жить как нормальные люди и не задумываться об этой бесконечной войне поколений. Представь только, Сеппо, у них все еще впереди…они могут еще вырасти людьми. А все эти ссоры и раздоры, они всегда будут, и никуда от них не денешься… Налей-ка мне еще коньяку, Сеппо… Так — о чем это я…ах, да… У вас все еще впереди, и все будет прекрасно, так что вперед! А о нас, о наших проблемах не думайте, не берите в голову…мы здесь, и мы вместе, и мы счастливы, а потому давайте сложим оружие…
Антракт
Сцена одиннадцатая
Туула сидит за стойкой бара.
Входит Милва, она говорит по телефону.
Милва: Простите. У меня дурная привычка всегда опаздывать…
Туула: … этим ты испытываешь терпение людей.
Милва: Разве? Никогда не думала об этом. Что пьете?
Туула: Кофе. Заказала какой-то латте. Так вот, значит, куда вы ходите?