Туула: Чего-то не хватает. Ворчливый старик, говоришь. Что ж, ты, наверное, права. Но для меня он совсем еще не старик.
Милва: Для меня тоже.
Туула: Правда? Ну да, конечно… Но каким ты его видишь? Какой он, по-твоему?
Милва: Может, мы не будем… об этом?
Туула: Неужели ты не понимаешь и не в состоянии оценить ту степень унижения, которую я испытываю? Я предложила тебе эту встречу. Я пытаюсь разговаривать с тобой.
Милва: Я не в состоянии это сделать. Хотя, наверное, должна. Но Сеппо. … нет, я не могу… Влюбленный человек может сказать все, что угодно.
Туула: Влюбленный? Значит, теперь ты уже влюблена.
Милва: Влюблена? Что ж, значит, так оно и есть.
Туула: Ты — бесстыжая девка. Но в этом даже что-то есть.
Милва: Отчаяние. Вот что. И Сеппо тоже в отчаянии, но он не стал циником. Он пытается вырваться из этого ада, хватается за все, что попадается ему под руку. И все ломает. А потом удивляется, как так вышло. В его глазах… в его глазах еще теплится жизнь. Они ищут, спрашивают, и снова гаснут.
Туула: Я ничего не поняла из того, что ты сейчас наговорила. Но кое-что все-таки стало проясняться. Так ты поможешь мне?
Милва: В чем?
Туула: Посмотреть на него глазами другой женщины. По-новому. По-другому.
Сцена двенадцатая
Брюссель.
Шум города, сквозь который слышен далекий колокольный звон.
Звук прибоя. Блики играют на стенах комнаты.
Сеппо стоит у окна и смотрит на улицу.
Милва, запыхавшись, появляется в дверях.
Милва: Прости, я снова опоздала…
Сеппо: … это моя дурная привычка — всегда опаздывать.
Милва: Нет, я просто заблудилась. Здесь так много всяких закоулков.
Сеппо: Эта часть города была построена еще в Средневековье.
Милва: Так вот, значит, где ты обитаешь?
Сеппо: Да.
Милва: У тебя нет телевизора и… ничего?
Сеппо: Он мне не нужен. Я сижу у окна и смотрю на улицу. Красота. Иди посмотри, какой пейзаж!
Милва: Изумительный свет.
Сеппо: Правда? Впрочем, да… да, конечно. Действительно, чудный. Спасибо, что сказала об этом.
Милва: О чем?
Сеппо: Спасибо, что помогла мне это увидеть.
Милва: Стой. Не двигайся. Не шевелись. Замри. (Достает камеру, фотографирует Сеппо)
Сеппо: Эй. Ты что? Мне это не нравится.
Милва: А мне нравится. Посмотри туда, на свет. Еще, еще. Черт, что ты лыбишься, как теленок?
Сеппо: Слушай, я тебе не манекенщица. Зачем ты меня фотографируешь?
Милва: А затем. Затем, что ты не манекенщица. Не смотри сюда. Смотри на улицу. Сделай удивленное лицо. Чему ты удивляешься?
Сеппо: Жизни.
Милва: Смотри на улицу! Говори что-нибудь. Ты можешь смотреть и говорить одновременно. Забудь про меня.
Сеппо: Как я могу забыть, если ты здесь. Наконец-то ты здесь. Слушай, меня смущает твоя камера. Я смущаюсь, когда ты так на меня смотришь.
Милва: Так что же тебя так удивляет в этой жизни?
Сеппо: Меня удивляет… Ладно, ты знаешь, я подсчитал… приблизительно, конечно, что в этой самой комнате жили по крайней три-четыре десятка поколений. Как минимум. Здесь в течение нескольких столетий люди рождались и любили, обижались и ненавидели, смеялись и плакали… умирали. Это удивительно. Сотни людей, а может даже тысячи. А теперь здесь сижу я. И это тоже удивительно. Да, теперь здесь я.
Милва: Замечательно.
Сеппо: Замечательно? По-твоему, это замечательно? Что ж, может быть и так. А по-моему, грустно. Теперь здесь сижу я. Мгновение. И вот здесь уже ты.
Милва: По-моему, замечательно, что мы можем и здесь продолжить нашу игру.
Сеппо: Думаешь? Не знаю. Мне вообще кажется…
Милва: Ладно, хватит. Итак, кто ты?
Сеппо: Милва. Милва, послушай.
Милва: Ты думаешь, ты смелый? Да ты же всегда пасуешь в последний момент. Кто ты?
Сеппо: Я… мне ничего не приходит в голову.
Милва: Представь, что сейчас пятнадцатый век.
Сеппо: Ого.
Милва: Ты владеешь всем. Ты всегда владел. Кто же ты?
Сеппо: Я… я… не могу придумать. Придумай ты, у тебя лучше получается.
Милва: Ты — князь, хорошо? Или нет, ты — маркиз?
Сеппо: Это обязательно?