– Я не хочу сеять сомнения в твоей душе, Ди, – чему и научила меня психоаналитика, так это тому, что нельзя все держать в себе. Бессмысленные надежды, оправдания своих поступков через игнорирование очевидного… нельзя так. Это уничтожает. Потому с губ срывались тщательно подобранные слова, на деле вскрывающие зажившие раны дяди словно тупым ножом. – Но ты зря даешь себе надежду.
– Анна… – попытка прервать меня не заимела успеха. Ди смотрел мне за плечо, приподняв одну ладонь вверх, однако меня остановить было невозможно. Одним лишь взглядом я оборвала его желание поменять тему.
– Нет, Ди, послушай. Мне это очень даже знакомо. Угрызение совести, оправдание своих поступков, – на долю минуты замолчав, я напряжено спрятала взгляд от навострившего уши дяди. Тот так и застыл с приподнятой рукой. – Я жила в съемном доме, когда работала на полицию. Напротив жил одинокий мужчина. У него был андроид серии AX400, и я почти каждый день видела, как этот придурок ее избивает.
Губы пересохли от тревоги. Не убирая взгляда с крыльца, я шумно вздохнула и облизнула губы, дабы собраться с мыслями. Об этой истории никто не знает, даже Коннор. Настолько неприятно признавать вслух свою вину в случившемся. Но сделать это так же важно, как Ди признать потерю по своей ошибке.
– Однажды я неслась домой в истерике, не важно по какой причине. Она встретилась на пути, вся в слезах и такая… напуганная. Я помогла ей скрыться, задержав этого ублюдка, и я тоже думала, что ей будет хорошо, что вот она – свобода. А позже на «Иерихоне»… – говорить было сложно. Неприятный комок подкатил к горлу, он не предвещал слез, но был таким тревожным, точно я и впрямь вот-вот расплачусь. Ди слышал напряжение в голосе, хоть и не пытался больше прервать меня. – Она умерла прямо у меня на руках. Истекала кровью в ржавой каюте. Вот и думай потом, что было бы лучше – оставить ее у этой сволочи или так же позволить сбежать.
– Ты не рассказывала мне об этом.
Голос Коннора прозвучал тревожно, недоуменно. Только когда я испуганно обернулась к андроиду, поняла, почему Ди хотел заставить меня замолчать. Видимо, не желал продолжать тему смерти машин при одной из них. Но поворачивать было поздно. Теперь дядя настороженно перекидывал взгляд с меня на девианта, почувствовав себя лишним во вдруг открывающихся тайнах двух личностей.
Андроид смотрел на меня обеспокоенно, точно пытался прочувствовать ощущаемую мной боль. Но ее и болью-то не назовешь. В «Иерихоне» я и впрямь видела перед собой красную пелену, затянувшуюся после прощального взгляда серых глаз, именно эта пелена заставляла меня спускать курок оружия. Однако прошло уже почти два года, и боль выкипела, оставив после себя смирение и скорбь. А еще чувство собственной ничтожности по причине допущенной ошибки. Может, стоило все же ее отдать обратно хозяину. Глядишь была бы живой.
– Хэнк однажды сказал, что о некоторых вещах не рассказывают, – я блекло вспомнила разговор на кухне лейтенанта в вечер, когда Коннор решил устроить мне проверку на вшивость в заброшенном здании. Детектив, судя по измененному выражению лица, так же вспомнил то здание. Нахмуренный взгляд более не бурил во мне дырку, сам же девиант бесшумно присел рядом по правую сторону.
– Ты не сравнивай. Этот андроид умер у тебя на руках, а мой просто потерялся. Я знаю, что ты хочешь сказать: нельзя лелеять пустую надежду, – Ди умело перевел наше внимание на себя, не давая нам шанса на возможные выяснения отношений. Глупый, уж для кого, а для нас с Коннором нет причин для ссор и ругательств. – Но и не допускать возможной мысли – тоже глупо. Я уже давно признал свою вину, господи, да я кретин высшего сорта! Однако готов поспорить, что он еще живой. Задницей чувствую.
Я неопределенно пожала плечами, мол, вполне возможно. В конце концов, смерть AX400 происходила у меня на глазах. Но смерти Майлза никто не видел. В этом дядя был прав.
Последние лучи солнца озарили наши головы, после чего яркий диск скрылся за густыми верхушками хвойных деревьев. Я слышала, как Коннор задавал вопросы Ди на тему Майлза, кажется, чувствовала профессиональные нотки в его голосе. Только к концу их разговора переключилась вниманием с удрученно покачивающейся на качелях девочки на них самих.
– Я могу попробовать найти его. Если он часто появляется в сети, то наверняка оставляет за собой следы, – Коннор пожал плечами, сцепив руки в пальцах. Ему пришлось немного пригнуться, чтобы полноценно видеть широкоплечего Ди через мое оцепеневшее в раздумьях тело. – У вас есть какие-либо данные о нем? Серия, порядковый номер.
Дмитрий, словно бы почувствовав себя неловко, поспешно захлопал себя по груди в поиске карманов. Как будто документы могли храниться в них на протяжении всего вечера. Послышался хрипловатый «В доме наверняка что-нибудь осталось», после чего оба удалились, оставив меня на растерзание мыслям, прохладному ветру и шепоту зеленой листвы.
Сестра так и сидела на качелях, шаркая серыми кроссовками по земле. Зеленая трава не росла под ней, видимо, качели использовались часто. Увесистая, толстая ветка не прогибалась под весом девочки, хоть та была практически под мой рост. Что поделать, мама родила меня миниатюрной. Еще одна причина, почему отец гордился моим поступлением в школу с физическим уклоном. По внешним физическим данным я не подходила, а значит взяла комиссию исключительно нормативами.
Это было даже странно. В жизни не могла предположить, что кто-то из родственников имел андроида. Само наличие родных по крови так близко было для меня непривычным, ведь по линии отца родных вообще не было, а родственники матери все сплошь из России. Дядя Ди и бабуля были единственными, кого я знала из довольно богатой на кровь семьи Роза, и все же считала, что Ди слишком ветряный для семейного счастья и обыденности. Но Дмитрий очень любит свою семью, своих детей. Даже приобрел помощника, сколько бы он там не стоил. И теперь очень сильно сожалел об утрате.
Мари, не найдя больше причин для посиделок на свежем воздухе, медленно выпуталась из качелей и побрела в дом. Черт меня дернул спросить столь личную вещь, но все же слова вырвались быстрее, чем я осознала, по какому тонкому льду детской психики ступаю.
– Мари, – сестра остановилась, уложив пальцы на ручку двери. Во взгляде ее читалось странное понимание, как будто бы она знала, о чем я ее сейчас спрошу. – Ты тоскуешь?
Не знай я эту девочку вот уже несколько часов, то сейчас бы не смогла поверить, что совсем недавно она улыбалась и восхищенно хлопала глазами. В практически черных глазах, что контрастировали на фоне рыжих волос и желтой толстовки, была безмерная грусть. Прошли почти пять лет… ребенку было всего семь, а она продолжает вспоминать своего друга, который по сути был машиной. Я не была в ее комнате, но была уверена в наличии как минимум одной фотографии с андроидом.
– Я ненавижу Детройт, – угрюмо ответил детский голос, после чего Мари скрылась в доме, скрипнув дверью.
Тоскливо… так грустно и так тоскливо. Я не могла прочувствовать все то, что чувствует ребенок, пусть и сама испытывала чувство безмерной скорби по любимой машине. Истекающий кровью Коннор на обледенелой дороге иногда врывается в сновидения, но ведь это совсем не то. Я ощущала боль и утрату, видела его смерть своими глазами, смотрела на этот ужас через призму вполне себе женской любви. А что чувствует ребенок, который даже не знает о судьбе своего друга?
Уходя все глубже в себя, я поплотнее прижала к себе колени. Холод не пробирал дрожью, скорее это было инстинктивное желание спрятаться подальше от окружающего мира для внутреннего переживания. Пустая кружка из-под чая осталась стоять на скамье рядом. Мне нравилось здесь. Очень нравилось. Но, как и было замечено ранее, в семье Роза так же есть скелет в шкафу. Он не такой ужасный, как казалось на первый взгляд, в конце концов я все так же предпочитала не судить о людях по их поведению в незнакомых мне ситуациях. Я вообще додумалась припереться к Камски сразу же после смерти Коннора! Никак иначе, кроме как дурой не назовешь. Так что не мне осуждать людей за их проступок, хоть и жаль несчастную машину. Если он стал девиантом, то боюсь представить какую боль испытывал бедняга от осознания случившегося.