— Второе место?
— Мне определенно нужно поработать над тем, чтобы мои мысли оставались только мыслями, — он ничего не говорит. Просто стоит, а я начинаю переступать с ноги на ногу. Ох, прекрасно. — Парадная рубашка, — продолжаю я, используя его молчание, как повод того, чтобы я прояснила то, что он услышал. — Она занимает второе место после моей любимой версии тебя.
— И какая твоя любимая версия?
— Это действительно немного неловко.
— Ну, так что там? — спрашивает он, указывая на себя.
— Эм, голый ты? — Одна его бровь поднимается вверх. Его губы дергаются. — Нет. Не немного. Это очень неловко.
— Детка.
— Что? — раздражённо говорю я, чувствуя, как по моему лицу растекается жар после такого признания.
— Ты можешь смущаться, если хочешь. Тебе не следует, но ты можешь. Ты кое-что забыла, пока была увлечена составлением рейтинга лучших версий меня.
Теперь пришла очередь моего замешательства.
— Поцелуй, Ари. Ты видишь меня, неважно, сколько прошло времени, и ты целуешь меня.
На этот раз я закатываю глаза и с улыбкой подхожу к нему.
— Когда ты командуешь, то твоя версия в парадной рубашке может даже посоперничать с твоей голой версией, — я прижимаюсь губами к его губам, но отстраняюсь, прежде чем он может получить больше, чем простой чмок. — Впрочем, это только в том случае, если обнажённая версия тебя накрыта простынёй. А так, я не уверена, что может быть что-то лучше, чем голая версия тебя.
— Бл*дь, поцелуй меня, Ари.
— Любишь покомандовать, — умничаю я, улыбаясь ему в губы.
— Перестань заставлять мой член твердеть.
— Я ничего не делаю, — говорю я, слегка чмокая его в губы, но не углубляя поцелуй и не позволяя ему получить то, что он хочет.
Его руки поднимаются, обхватывая моё лицо и останавливая мои движения. Его глаза вонзаются в мои, его тяжёлое дыхание обжигает мой рот.
Затем он меня целует.
Глава 19
Там, в тени, где только самые злые из существ чувствовали себя как дома, разгоралась Злость. Жар был всепоглощающим, выворачивающим и бурлящим, как та самая кислота, что текла по её венам. Злость не могла сравниться с этим жаром, потому что очень быстро стало понятно, что пламя, уничтожающее Злость, было подожжено для того, чтобы Гнев вышел вперёд и наконец занял место Злости. Навсегда.
На протяжении многих лет Гнев удовлетворял свои потребности, проводил каждые два дня по несколько часов, упиваясь видением женщины в чёрном, которая сидела на несколько рядов впереди монстра в переполненном кинотеатре. Женщина никогда не замечала Гнев, но он был всегда. Он ждал.
Те же тени, что лизали её кожу в этот момент, поддерживали Гнев, питали и насыщали. В конце концов, Гнев это нечто, порождённое чистым злом, живущее страхами и болью, которые может создать только что-то столь ужасное.
Жаль, что Злость была недостаточно сильна, потому что Гнев жаждал игры. Дьявол потянулся вперёд, отчаянно желая разорвать женщину в чёрном в клочья своими когтями, вырывавшимися из глубины.
Она почувствует боль, — поклялся Гнев.
Она будет сожалеть о тех годах, когда Гнев удерживал себя от того, что было нужно для счастья дьявола.
Как раз в тот момент, когда Гнев был готов вырваться наружу, пелена, затуманившая его зрение, на краткий миг исчезла. Именно тогда Гнев увидел мужчину рядом с женщиной. Рука мужчины, на которой сосредоточился Гнев, державшая женщину, была единственной вещью, которая защищала её от безрассудства Гнева.
Но это было временно.
Гнев скрывался под плащом тьмы, пока дьявол втягивал когти. Злоба всё быстрее разрасталась в Гневе, питая воздух липкой гнилью.
Гнев моргнул, красная дымка не потускнела ни на йоту.
Как смеет эта женщина покидать пустоту небытия, которую под властью Злости никогда не должна была забывать? — подумал Гнев, и горечь присоединилась к ядовитому чану ненависти глубоко в животе Гнева.
Так не пойдет.
Гнев позволил Злости стать любезным. Любезность, казалось бы, позволила женщине в чёрном изменить оболочку, созданную Злостью. Хотя было ясно, что Злость была слабой, потому что, если бы Гневу позволили появиться на свет раньше, женщина знала бы, что ей не стоит выходить оттуда, где ей было самое место — в темнице Отчаяния, ожидая, когда зверь придёт и заберёт её душу.