Маргарита Васильевна проводит консультацию у ещё одной группы педобразования. А Полина перебирается под дверь и снова подслушивает. Знает, что так нехорошо, но поделать ничего не может. Дело не только в том, что ей хочется хотя бы так услышать голос Маргариты. Стремление узнать что-нибудь о любимом предмете движет ей тоже. Но ничего принципиально нового она не слышит — вопросы какие-то банальные. Немного о местоимениях, чуть-чуть о singularia tantum…
Когда всё заканчивается, первыми выходят студенты. И только после того, как они скрываются на пожарной лестнице, аудиторию покидает преподаватель. Увидев Полину, она чуть хмурится, кидает на неё строгий взгляд и быстро проходит мимо. Поля чувствует, как что-то в её душе трещит, ломаясь. И лишь задаётся вопросом, как всё к этому пришло.
После консультации в субботу Полина решила заняться разбором книг в общефакультетском шкафу. Ведь больше, похоже, некому этим заниматься. И без её участия книги здесь оставались сваленными неаккуратными кучами. Она была уверена, что это её занятие никому, кроме неё не нужно. Но проводила здесь так много времени, что позволила себе внести хоть малый вклад в оформление этого места. Ещё Поля почти на сто процентов была уверена, что в деканате по субботам либо закрыто, либо только Елизавета. И когда открылась дверь, студентка вздрогнула и обернулась. Естественно, из деканата вышла не секретарь.
Они стояли друг напротив друга. И первые секунды каждая старалась смотреть на что угодно только не на человека напротив. Когда же Маргарита решает прервать это бессмысленное действо и начинает быстро шагать по коридору, с силой сжимая папки, Полина всё же берёт себя в руки. Не без труда догоняет преподавателя:
— Маргарита Васильевна, можем мы поговорить?
Но холод в её голосе обжигает:
— Потом.
Полина замирает. И думает, в какой именно момент, она всё испортила. Она даже не допускает мысли, что все реакции Маргариты не обязательно связаны с ней. Садится прямо на пол, головой прислоняясь к книжному шкафу. Всё думает, думает… Ведь и до того вторника было что-то странное между ними. Что-то в тихих фразах, во взглядах. «Взглядах…» — мысленно повторяет Полина. Сразу вспомнились посиделки в четверг — после второго экзамена…
— Привет! — она машет рукой Даше и Летте, что уже сидели за столиком, пили пиво и смотрели матч. — Простите за опоздание.
— Привет! Садись, — Даша помахала в ответ. — Мы только по первой пьём, так что ты не очень опоздала. Вот тебе меню, выбирай.
Сначала они сидят по большей части молча. Только истинный болельщик Виолетта иногда отпускает комментарии об игре и о игроках: «Ну вот, не забили», «слушайте, у этих перуанцев… перунцев… или как их? Короче, форма у них, как у выпускников: белый верх, белый низ — ладно, это нетипично, и лента эта».
Потом в разговор Даша вступает. Она говорит много, как всегда. У Дарьи целая куча разных историй. Полина не запоминает всего, не понимает «фишки» алкогольных посиделок во дворах. Но предпочитает промолчать, не становясь в глазах девчонок занудой.
Когда Полине приносят заказ, больше всех снова оживляется Даша:
— Наконец-то! Выпьем, дамы… Не знаю. За футбол, за успешную сессию, за Шелякову.
Полина едва не закашлялась, не понимая, как в ряду идей для тоста Дарьи появилась Рита. Виолетта неловко взмахнула рукой, отправив в полёт собственные очки. Даша только рассмеялась, глядя на их реакцию.
— Вот за Шелякову мне пить страшно, — сказала Виолетта. — Она на меня так зыркнула сегодня, что реально страшно.
— Да она на всех сегодня так зыркала, — пожала плечами Даша. Полина кивнула. Ведь тот взгляд в коридоре и правда был страшным. — Когда пришла сдавать методичку, было вообще очень страшно.
Но за Шелякову они всё-таки выпили. Потом за удачную сессию и повод собраться здесь всем вместе. И как-то уже после этого их разумы заполнились духом Чехии. Начались неформальные сообщения одному из преподавателей, звонки Вите («А то чё он спит? Футбол идёт, а он спит!»). Ещё позже они вспомнили о морфологии снова. И тогда в голову Даше пришла другая гениальная идея: прийти на экзамен в одинаковых белых футболках. Что, казалось бы, здесь гениального? Лишь то, что Кудесница предложила на этих футболках ручками написать: «Я люблю морфологию и Маргариту Васильевну».
Истина, может, и в вине, но креатив точно в пиве.
Стоило Поле вынырнуть из воспоминаний, она поняла, что что-то не так. Что именно? Вероятно, ноги человека в бежевых брюках. Знакомых ей, надо отметить, брюках. Полина снизу вверх смиренно смотрит на человека. И думает, долго ли она тут стоит.
— Ты поговорить хотела? У меня есть пара минут. Идём.
Во внутреннем дворе царило привычное для этого времени оживление. Во всю работала приёмная комиссия, так что очередь из абитуриентов и их родителей штурмом брала входы в университет. Вернее, в одно его крыло, которое, к счастью, отделялось от них небольшим летним кафе. В его тени они даже будто были в уединении. А весь шум внешнего мира — взволнованные обсуждения баллов ЕГЭ, жалобы на сорокаградусную жару, шорох шин проезжавших время от времени автомобилей, редкий шелест листвы и ленивое пение птиц — словно отходил на второй план.
Они, как и полагается в таких случаях, сидели рядом друг с другом. Но от этого странная невидимая стена между ними не исчезала. Даже наоборот — её наличие ощущалось слишком явно. Маргарита всем своим видом выражала уверенность. Нахмурившись, закинув ногу на ногу, она безмолвно изучала окна университета. Полина сидела справа от неё, упираясь руками в скамейку, отчего осанка её до ужаса испортилась.
Полина смотрела только на Маргариту. Смотрела, краснела и не могла произнести ни слова. Вот так поговорили, ничего не скажешь.
В этот раз Маргарита Васильевна не хотела приходить на помощь Полине. Должна же девочка хоть однажды сказать то, что хочет, сама. Раз хотела — действуй. К тому же, только девчонка знает, о чём ей так необходимо поговорить.
Полина, изучая горячий асфальт, начинает едва слышно:
— Маргарита Васильевна, я хотела… Ну… Извиниться.
— Чего? — Маргарита даже голову чуть набок склонила и приоткрыла рот. — За что, позволь узнать?
— Ну… Я… Мне показалось, что моё поведение в последние дни могло обидеть вас и…
— Дорогая моя, ты эгоцентрична, как язык! — воскликнула Маргарита. Слишком громко, как ей самой показалось. Она огляделась. Но в общем гуле голосов и шуме дождевальных машин на это, похоже, никто не обратил внимания. Но голос она всё же понизила. — Слушай, у меня очень много работы в конце года. Да и ты знаешь, что в следующем году ждёт.
Полина кивнула. Как тут не знать, когда об этой проверке с первого курса твердят?
— Из-за этого вы выглядели так… — Поля замялась, силясь нужное слово подобрать.
Но Маргарите Васильевне это было не нужно. Она и сама знала, что в последние дни вела себя не так, как обычно. Столько всего в последние дни навалилось. Все эти документы, защиты, экзамены… Хотя это и ожидало в конце каждого года, именно в этом нервы не выдержали. Со всей этой работой она даже дома почти не бывала. И то успевала только поесть, сходить в душ и на пару часов завалиться спать. А ведь ей тоже нужен был отдых и простые человеческие радости. Ей уже и объятия с коллегами не помогали. Эти нервы, должно быть, и на поведение влияли, и на лице отражались. Потому что её даже студенты снова бояться начали. Причём не только трусишки-первокурсники. Маргарита с нетерпением ждала окончания летней сессии — после неё хоть выспаться можно будет. Это, возможно, решит часть проблем.
— Поэтому. И если у тебя всё…
— Я… Может, я смогу помочь вам?
— Не сможешь. Хотя… — Маргарита задумчиво замолчала. — Я поговорю с Беловой и Леоновой.