— Михаил Васильевич — наш земляк. Кажется, в Могилеве институт кончал, — показал свою осведомленность Николай Шандобыла.
Между тем траурный митинг начался. Над площадью покатился хрипловатый голос, усиленный громкоговорителями.
— А кто открывает? Вроде голос Полякова, — вслушивалась женщина.
— Он. Иван Евтеевич, — подтвердил толстяк.
— А может, он будет первым? — шепнул Петро Николаю.
Тот ничего не успел ответить, как дочь партизана авторитетно сказала:
— Стар. Ему уже поздно. Под семьдесят подбирается. Мне вручал недавно грамоту Верховного Совета. Лицо у него… Я просто удивилась. Гладенькое, как яичко, ни одной морщинки. Вот умеет жить человек. Но первым он не будет. Ему уже только награды вручать…
— Почему? — резко повернулся к ней толстяк. — Моложе Брежнева на пять лет. Опыт имеет. Здоровьем Бог не обидел.
А с трибуны уже говорил Зимянин. Он был почти на голову ниже соседей, стоявших рядом, говорил о великой потере, о заслугах Машерова.
Затем слово дали Владимиру Бровикову.
— У всех нас большое, неизмеримое горе. Погиб Петр Миронович Машеров. Трагический случай оборвал жизнь великого, редкого по уму, таланту, душевному обаянию человека…
Последним получил слово Председатель Совета Министров Беларуси Александр Аксенов:
— Такие былинные люди, как Петр Миронович Машеров, не уходят навсегда. Они остаются в строю весомыми плодами своего труда… Мы склоняем свои головы перед прахом нашего бесконечно дорогого друга Петра Мироновича Машерова… Вечная и благодарная память тебе! Прощай, наш дорогой Петр Миронович!
…Андрей, Петро и Николай Артемович, промерзшие, изголодавшиеся, с тяжелым настроем приехали в Зеленый Луг. Ева ждала их, наварила картофеля, приготовила голубцы, разных салатов.
— Друзья мои, не усложняйте жизнь. Ни пить, ни есть не хочется, — вздохнул Андрей, видя, как хозяева накрывают на стол, Петро, как челнок, носит и носит тарелки из кухни.
— Помянуть усопшего надо. Это святое дело, — Петро наполнил чарки.
— Ну, пухом земля, — коротко выдохнул Николай Артемович.
Молча выпили стоя. Сидели, почти не закусывали.
— Андрей Матвеевич, Николай Артемович, вы обижаете хозяйку. Ешьте что-нибудь. Я старалась. А его уже не поднимешь. Жизнь продолжается, — Ева подкладывала на тарелки салат, голубцы, картофель. — Угощайтесь. Целый день голодные. Петя, наливай! Три чарки полагается. А мне каплю вина…
Мужчины пили, молча закусывали. Наслушались всего за день, надо обдумать услышанное и увиденное. Зато Ева не умолкала:
— На работе у нас говорят, что авария организованная. Ну, спланированная диверсия. Вы что-нибудь слышали там, на похоронах? — выспрашивала Ева. — Андрей, ну ты же возле высокого начальства ходишь. Какое твое мнение?
— Понимаешь, Ева, говорят много чего. А где правда? Где доказательства? — Андрей глянул на Петра, будто ждал доказательств от него, тележурналиста. — Подождем выводов госкомиссии. Задержан водитель самосвала, который вез картофель. Будет следствие. Кое-что прояснится.
— Мужчины, слишком серьезная у вас беседа. Петро, налей. Все стоит на столе, — сокрушалась Ева.
— Жена, не форсируй, — улыбнулся Петро. Он был доволен, что у него собрались земляки, интересные, видные люди. В душе гордился, что и он не последний человек на телевидении, имеет хорошую квартиру, гостеприимную жену, хорошую хозяйку.
— Теперь часто можно услышать: коммунизм — это как горизонт. Ты идешь, а он отдаляется и отдаляется, — начал Петро, но его перебил Николай:
— Так мы же не шли, а бежали. Догоняли Америку. Не догнали, махнули рукой. Как тот певень за курицей. Летел и думал: не догоню, так хоть согреюсь.
— Среди кремлевских пенсионеров есть и разумные люди. Косыгин — толковый мужик. Андрей, это правда, что Машерова планировали на его место? — спросил Николай.
— Ходили слухи. Дыма без огня не бывает. В обкоме мне об этом говорили. Видимо, действительно планировали. И вот чем кончилось, — тяжело вздохнул Андрей.
— А мне кажется, ничего революционного он бы не сделал. Во-первых, Брежнев и компания не дали бы. А во-вторых, Машеров сам — дитя этой системы. Она его родила, вознесла на высоту. Он отдал ей все что мог. Как ни крути, пенсионер уже.
— Не скажи, Микола. Он еще не старый был, — возразил Андрей. — Опыт, мудрость, человечность, авторитет — все у него было. Он бы мог еще много чего сделать…
— Вот своим авторитетом он поддержал дурацкую, вредную идею неперспективных деревень. Загубили все малые поселения. Разве может быть неперспективной хоть одна человеческая жизнь? А тут целые деревни забросили, — доносил свою обиду человек из глубинки.