II
День кончался. Андрей Сахута почувствовал, что очень устал, голова разболелась, аж покалывало в висках, во рту было сухо и горько. И ему так захотелось кинуть-ринуть все — кабинет с табличкой на двери: «Первый секретарь райкома», с мягким толстым ковром на паркете, с множеством телефонов на приставном столике, проститься с секретаршей и удрать в лес, вырваться, будто птица из клетки. И быть там одному, никого не слышать, не видеть.
Наверное, оттого такая усталость, что не был еще в отпуске. Летом и у него, и у Ады было столько забот на работе, что выбраться не удалось, а хотелось поехать вместе. Недавно Андрей взял путевки на озеро Нарочь в надежде, что удастся ухватить за хвост бабье лето, походить по грибы, надышаться осенним лесом.
Затрещал один из телефонов, он автоматически глянул на часы над входной дверью — короткая толстая стрелка приближалась к пяти, успел подумать, снимая трубку: сегодня не было ни одного приятного звонка.
— Сахута слушает!
— Внимательно он слушает или нет?
— Почему же нет? Абсолютно внимательно! Чтоб ты был здоров, Петро! Чтоб тебя кабеты любили! Я за день оглох от телефонов. Голова распухла. Ну, думаю, еще кто-то прорвался в конце дня.
— Хорошо, что застал тебя на месте. Хочу напомнить: завтра ждем, с женой, с детьми. Посидим по-семейному. Это ж черт знает что! Друзья детства живут в одном городе и видятся, по-нашему говоря: гады ў рады.
— Такова, братец, жизнь. Одни заботы и проблемы. Иногда жалею, как в том стихотворении: «І чаму не стаў я лесніком, лес мой, брат мой… Быў бы я тваім замком і тваёю брамай…»
— Как же не стал? Ты ж лесничий по диплому. Парадоксы жизни. Мой отец, лесник, так хотел, чтобы я пошел по его стопам. А меня потянуло в небо. Приземлился на телевидении. Зато тебя потянуло в лес.
— Да, но, к сожалению, я там долго не задержался. Послушай, что дальше в том стихотворении. Давай оторвемся от жизненной прозы. Так вот:
И кончается так… Забыл. Сейчас вспомню. Ага, есть! Слушай:
— И как ты думаешь, чей это стих?
— Андрей, стыдно мне, но вынужден сдаться.
— Так вот, это наш земляк Алексей Пысин.
— Я думал, у него все про войну… К сожалению, на телевидении, кажется, нет ни одной записи его.
— А ты куда смотрел? Не мог сделать передачу про земляка?
— Я же не литдрама. У меня научно-популярная редакция.
— Ну вот. Если изменить крылатое выражение, то получится: Петро кивает на Ивана. Такие мы хозяева. Лес пилим на дрова. Хотя из него можно сделать столько дорогих вещей! Поэтов своих не любим, не читаем.
— К сожалению, твоя правда. Вот завтра это и обсудим.
— Хорошо, Петро. Извини, телефон. Какому-то начальнику приспичило услышать мой голос или дать втык…
А на другом конце Минска друг Петро Моховиков переключил свой телевизор на монитор, нашел студию, где записывалась передача по белорусской литературе — о творчестве Янки Мавра. Эта передача интересовала Петра — именно он предложил взять за основу повесть «ТВТ». Это произведение о Товариществе Воинственных Техников, которые подняли бунт против диктата домашних вещей, нравилось ему с детства.
Была и еще одна причина посмотреть передачу: ее записывала режиссер Лида Якубовская, высокая, стройная, синеглазая. Нет, про служебный роман Петро не думал, точнее — запретил себе всякую вольность с подчиненными женщинами. Успел поссориться с главным режиссером, а ему через год на пенсию, так, может, Лида и заменит. Вот она склонилась над ведущим передачи — лысоватым доцентом с короткой рыжеватой бородкой, что-то ему сказала, он сел удобнее, расправил плечи. Доцент посматривал на себя на боковом экране, поправил галстук, причесал и разгладил бородку. Актриса и актер, занятые в передаче, перечитывали свои тексты. Зрелище напоминало немое кино, потому как микрофоны были пока отключены. Петро смотрел на немой экран и вспоминал свой путь к этому кабинету с персональным телевизором-монитором…