Одно стихотворение — не показатель творческого состояния поэта… Надо проанализировать по меньшей мере десять стихотворений одного поэта, чтобы понять и оценить его, помочь ему.
Для слабого поэта рифма — затруднение, для хорошего — первый помощник. Она сближает разные понятия и создает ассоциации. Вот почему писать белым стихом куда труднее, чем рифмованным, в белом стихе мыслям не помогает рифма.
У меня есть три настоящих стихотворения. Считают, что это немало… Если в Союзе писателей тысяча поэтов и каждый из них напишет по три хороших стихотворения, то получилось бы то, чего не было даже в великолепном девятнадцатом литературном веке.
Года два назад вышла моя книга. Однажды в трамвае я увидел, как один пожилой человек читал ее. Первое мое желание было спросить у него: «Ну как, интересный я собеседник?» Но, конечно, я не сделал этого.
Обязанность поэта — быть интересным собеседником.
Юмор не шуточки, не анекдоты, не смешные события. На мой взгляд, нет ничего печальнее на свете, чем юмор. Вспомните Чехова «Толстый и тонкий». Это трагедийно, но это юмор. А Чаплин, а гоголевская «Шинель»?!
Поэт не только вдумчивый и переживающий человек. Он еще главным образом мастер. Труд — первое условие для создания художественного произведения. Не все то, что сразу пришло в голову, передавайте бумаге. Нужно воспитывать в себе чувство отбора.
У вас сил на поэму не хватило и не могло хватить. Это все равно, что я, имея двести рублей в кармане, пошел бы покупать «Победу».
В. Солоухин.
Вы знаете, сколько за девятнадцатый век было написано поэм? За самый богатый литературный век — всего с десяток поэм. А Советской власти еще не исполнилось полвека (это для нас много, а для истории пустяк). За эти годы не было написано десяти таких поэм, которые захватили бы нас. Я пытался писать поэму, но это было стихотворение, а не поэма…
Поэма — это колоссальное здание, вроде здания Московского университета. Вот так надо ее строить. У нас есть примерно шесть высотных зданий, а университет — один. Дай бог нам создать такую поэму.
За поэму вам не надо было браться. Нужно запастись большим количеством продуктов, чтобы не проголодаться, пока прочитаешь ее до конца. Но есть в ней хорошие строчки:
Очень хорошо: скопище звезд в окне.
Или:
Правильно, никто не имеет права видеть, как раздевается девушка.
А вот плохие строчки:
Вы меня щекочете, хотите, чтоб я заплакал — очень это нехорошо.
На руках ходят, но только в цирке.
Если два человека сделают мне одинаковое замечание, я задумаюсь.
Надо уметь беспощадно выкидывать блестящие строфы, если они мешают хорошим стихам. Нужно, чтобы был живой организм, а не медуза. Медуза — тоже организм, но какой-то расплывчатый.
Эти строки сразу завоевывают, а меня трудно завоевать: я человек сложный.
Лицо не поворачивают, поворачивают голову, а лицо подставляют.
Здесь хохмачество, а не образ, который дан изнутри. Это остротка, снижающая авторитет стихов.
Отчего ваша любимая позеленела? Довели, значит?.. Я нашел точные слова, связанные с елкой: «Ты не линяешь никогда».
Вы считаете, что у вас свободный стих. Он не свободный, а неумелый.
У вас ложная манера Маяковского. Подражать ему невозможно… Когда видишь лестницы строк и нет чудовищного темперамента Маяковского, остается плохое впечатление.
Представьте, что я со своей внешностью буду выдавать себя за Илью Муромца. Это, конечно, не получится. Вот о чем идет речь.
Вы пишете:
А какая же может быть тревога у орла — медвежья, что ли?
Возьмем такие пушкинские строчки:
Что это — аллитерация? Нет, колоссальное видение! Вы думаете, что здесь простое сочетание гласных и согласных? Когда мы читаем эти строки, становится тяжело от видения…
Разве Блок поражает аллитерацией? Я вижу его и страдаю.
У Исаковского нет ни одной вычурной рифмы, а поэт он прелестный.
Что за «горький бугорок»? Вы что, бугорком закусывали?
Читаю у вас:
Получается слишком большое сердце и слишком маленький мир. Надо бы иначе — примерить свое сердце к миру.
Есть такая игра — «Гигантские шаги». Вспомнил о ней и подумал: где наши гигантские шаги?
Много лет назад я написал несколько стихов, ставших популярными. А сейчас задача — одолеть «гигантские шаги».
Или, скажем, другой пример. Когда люди меряют свои силы на силомере, стрелка сначала идет очень быстро, а дальше, особенно на последних миллиметрах, очень трудно бывает выжимать. Давайте же «выжимать» эти миллиметры.
Нарочитый темперамент, напыщенность приводят в стихотворении к совершенно обратным результатам.
Александр Матросов закрыл своим телом одну амбразуру и навечно остался народным героем. А закрыть все амбразуры — это уже не героизм, это профессия.