И еще о том (это уже побочный разговор), что плохой человек не может стать хорошим поэтом. Как ты можешь уговорить читателя стать лучше, если ты сам ничего не стоишь?
Есть поэты огня и поэты теплоты. Первые более заметны. И как будто у них преимущество. Но огонь можно погасить сразу, а теплоту сразу не погасишь… Однажды в военном госпитале лежал эпилептик, у которого были страшные припадки. Но врачи сомневались. После припадка пришел врач и спросил: «А землю он грыз?» — «Нет». На следующий день у него опять был припадок, и он грыз землю. Его тут же отправили в штрафную роту. Есть поэты, которые, надо ли, не надо, грызут землю.
Поэт-переводчик, поэт-сатирик, поэт-песенник… Кому это нужно? Если речь идет о настоящем поэте, приставки не требуется. А если это ремесленник, зачем, обозначая род его занятий, писать вначале «поэт»? Ведь он не заслуживает такого звания.
Я видел много исторических картин. Обычно их главные герои были так заняты своей историчностью, что им некогда было жить, радоваться.
…Изношенный прием. Сколько мы видели на сцене и в кино ветеранов войны, диалог которых неизменно начинался с фразы: «А помнишь?..» И затем возникали батальные сцены. Этих «А помнишь?..» в искусстве так много, что нужен арифмометр, чтобы сосчитать их.
Можно идти к правде в искусстве разными путями, но не всегда к ней нужно идти только пешком. Орел — произведение земли, но это произведение летает.
В искусстве суровый человек более добр, чем добрый.
Когда страдание не входит в мир искусства, оно остается только страданием.
…Книжка очень похожа на него самого (самое ценное качество в искусстве).
Душе не всегда необходимо пламя. Оно нужно главным образом тогда, когда ты борешься, а когда ты по-сердечному беседуешь с друзьями, нужен огонек, на который сбегаются зрители и читатели.
Язвительность — не единственное оружие сатиры. Вспомним великого сатирика Гоголя с его огромной доброй душой.
Мы родились не на голой земле — и до нас были поэты. И у каждого из нас был свой предшественник — я говорю не о подражании, а об отношении к людям и к жизни.
Пушкин никак не похож на Державина, но если бы не было Державина, я не знаю, что было бы с Пушкиным.
Соединение таланта, любви и доброты — это и есть настоящая поэзия.
Поэт! Его задача заключается не только в том, чтобы состоять членом Союза писателей, а главным образом в том, чтобы вызывать у людей поэтическое отношение к жизни, к работе, к человеческому общению.
Какова конечная цель поэта? Чтобы родина гордилась им.
…Авторитет моей профессии, о которой принято думать, что она должна нести только служебную функцию. Поэзия обладает драгоценным качеством — теплым, задушевным разговором с людьми.
Большой поэт не просто шагает в строю, а ведет строй. Большой поэт не похож на другого поэта.
По поэзии нужно блуждать, как по незнакомому городу, — за каждым углом тебя ждет радостная неожиданность.
В поэте, кроме его устремленности, я больше всего люблю неожиданность образа.
Каждый хороший поэт сам знает, чем он богат. А вот то, чем он беден, хороший поэт не всегда знает, не всегда точно чувствует.
Пусть это звучит парадоксально, но многие наши поэты страдают одними и теми же достоинствами и блещут одними и теми же недостатками.
В кино есть такое определение — синхронность. Это когда звук совпадает с изображением. У поэзии своя синхронность — когда поэт совпадает со своим читателем. И наконец, есть третья синхронность — это когда старый поэт совпадает с полюбившимся ему молодым поэтом.
Приходит ко мне множество молодых поэтов. Они милые и естественные, а стихи их не милые и не естественные. Стихи живут вне поэта, а не являются его сутью. Поэт себя доказывает, а не показывает. В таких случаях доказательства всегда не убедительны.
Обычно молодые поэты начинают с «фокусов». Вот, мол, я какой необычный! Они еще не понимают, что самое трудное в поэзии — быть обычным. Надо научиться сидеть с читателем за одним столом, а не стоять отдельно и показывать фокусы. Меня самого этому научила жизнь. И доходят до моего читателя только те стихи, в которых я сердечно беседую с ним. Трибуна в поэзии — это не отдельное возвышение. Трибуна в поэзии — это когда ты сидишь во главе стола и все ждут — что ты хочешь сказать и что ты скажешь.
Идеал для каждого стихотворения — стать очень интересным письмом к читателю.
Там, где фольклор не преломлен через индивидуальность поэта, там стих и беден и невыразителен. Там мы видим много раз виденное, слышим много раз слышанное. Там и березки, которыми многие другие поэты уже давно отапливают свои стихотворения, и не новые образы.
Когда стихотворение пытается меня растрогать, то кажется, что из меня административно вышибают слезы.
…Хорошая наивность, которую так часто ловишь и которую тем не менее не всегда удается поймать.
Стихотворение, как человек, должно быть хорошо одето; не следует, чтобы оно появлялось перед читателем в грязном платье.
Союз писателей виноват, мне кажется, в том, что мы мало знаем хороших поэтов других городов. Он мало занимается периферийными писателями. «Сидите-де в своей области, а мы уж о вас позаботимся!»
Тяжелым грузом лежат на полках книги стихов. Почему не издаются чтецы-декламаторы, которые разошлись бы мгновенно?
У меня есть предложение к Огизу и Союзу писателей. Надо издавать ежегодные сборники лучших стихов. Таким образом, читателю не придется покупать все вышедшие книги, а лучшие стихи последнего времени он сможет прочесть в одной книге. Такую книгу можно издать каким угодно тиражом.
Прежде всего лирика не может и не должна быть благополучной. Ты любишь ее, она любит тебя? Ну и целуйтесь на здоровье. При чем здесь читатель? Тревога, бездомность, личная неустроенность и неустроенность мира, сильное, но безответное чувство — вот что рождает лирические стихи. Где благополучие у Лермонтова, Блока, Есенина? А Маяковский! «Для веселия планета наша мало оборудована»! Стихи о счастье? Пожалуйста! Но безоблачное счастье — религия мещан. Абсолютно правильный человек — это очень скучный человек. Благополучие — гибель поэзии.
Я часто думаю: каким образом происходит процесс творчества? И эти думы мне очень мешают — я начинаю констатировать вместо того, чтобы чувствовать: вот я радуюсь, вот я печалюсь, вот я люблю, и через час будет готово стихотворение. Это может привести к полной погибели твоей как поэта.
Не бойтесь вводить в стихи слова, казалось бы, для них негодные, канцелярский оборот, производственный термин, даже блатное выражение — все годится. Любое словцо может засверкать, если вы его заставите работать на себя. Слово-простолюдин, входя в стихотворение, робко вытирает на порожке ноги, а потом, глядишь, становится хозяином в доме.
Есть один закон образа: если ты сравниваешь один предмет с другим, предмет теряет все свои первоначальные свойства и приобретает свойства того предмета, с которым его сравнили. Если бы я сказал, что Голодный похож на Стеньку Разина, то Голодный потерялся бы, и я мог бы уже говорить о нем, как о Стеньке Разине, что он кинул Елену Усиевич в набежавшую волну.
Детская манера разговора вовсе не заслоняет социальной направленности произведения, а, наоборот, часто помогает выявить ее. Великие сказочники придерживались этого. И поэтому они одинаково дороги и детям и взрослым.