А.П. Я думаю, это в некотором смысле верно: зло имеет паразитический характер. Добро может быть без и вне зла, но не может быть зла без добра. Поэтому добро не зависит от зла. Но было бы неправильным утверждать, что, поскольку зло — отрицание или лишенность добра, зло не существует. Зло есть в мире, оно действительно существует: мы видим, что человеческие беды неизмеримы, что люди причиняют друг другу страдания и чинят несправедливость. Можно сказать, что зло — не субстанция, но оно реально существует.
Д.Н. Однако о зле нельзя говорить так же, в тех же выражениях, как мы говорим о добре, ведь зло — не-сущее, не-бытие, а добро — сущее, бытие. То же, что не существует. немыслимо. Как в таком случае можно говорить о нем как о мыслимом, пытаться мыслить его? Говоря о зле в тех же терминах, что и о добре, мы невольно лепим из него идола — образ несуществующего. Хотя, конечно, со злом связана некая тайна — тайна явления абсолютного не-бытия или материи: его нет, но оно чрезвычайно действенно в мире и имеет по видимости большую власть.
А.П. Все же я не думаю, чтобы зло было чистым не-бытием, поскольку тогда оно не имело бы последствий в мире. И Бог принял зло настолько всерьез, что отдал своего Сына на смерть.
Д.Н. Но Бог — вне зла. Используя образ Гёте— солнце никогда не видит тени, для него нет изнанки или оборотной стороны. Только человек, причастный также и преходящему, не-бытию, смотрит как бы искоса, со стороны, видит мнимое, зло, и участвует в не-бытии.
А.П. Тем не менее Бог видит зло, знает зло, осуждает зло, несмотря на его несубстанциальный характер.
Д.Н. Здесь, конечно, является вопрос о долге: если бы каждый следовал своему долгу и выполнял свои обязанности, в мире не было бы зла.
А.П. Совершенно верно.
Д.Н. Тогда как быть с тем, что, как говорит Кант, понятие Добра определяется только из понятия нравственного закона, но в то же время понятие добра само лежит в основании нравственного закона? Мы попадаем в некий круг — не логический, но, скорее, нравственно-онтологический.
А.П. Я думаю, что к Богу понятие долженствования применимо лишь постольку, поскольку он благ и есть абсолютное добро, а благ он не потому, что выполняет свой долг или обязательства, но потому, что он есть, т. е. он — существует, он — бытие. Неясно, можно ли вообще относить к Богу понятие долга. Поэтому долг и благо — понятия не взаимосоотносимые. В некотором смысле благо или добро — более фундаментальное, основополагающее, первичное понятие, нежели долг. Долг относится лишь к человеку, которому Бог заповедовал не делать того или другого: не убивать, не красть. Потому, хотя выполнение человеком его долга — благо, тем не менее благо или добро предшествует долгу.
Д.Н. Что ж, большое спасибо Вам за беседу. Мне лично, да, я думаю, и большинству российских философов, которые мыслят и действуют все же главным образом в традиции европейской континентальной метафизики, чрезвычайно полезно общаться со своими коллегами, представляющими несколько иную традицию, а именно аналитической философии. И, я полагаю, очень важно стараться освоить язык друг друга — и тому есть очень хорошие примеры,— можно указать на Апеля или Фелесдала,— поскольку, очевидно, мы говорим зачастую об одном и том же, об одних и тех же проблемах, но по-разному, и нам надо стремиться понимать, слушать и слышать друг друга, что, в конечном итоге, приведет ко взаимному обогащению.
А.П. Спасибо, я также надеюсь на это.