Иоанн Кантакузин
Беседа с папским легатом
Диалог с иудеем
и другие сочинения
Πίστει νοουμεν...
Верою разумеваем...
ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
Византийский государственный деятель, в 1347-1354 гг. император, затем, в монашестве, писатель, историк, богослов и публицист, Иоанн VI Кантакузин[1] (в иноческом чину Иоасаф) (ок. 1295-15.06.1383) имеет прямое и важное отношение к истории Руси как политик. Едва придя после длительной гражданской войны (1341-1347) к власти в Константинополе, он стал добиваться объединения расколотых Ордой, Литвой и Польшей Русских земель вокруг Москвы, о чем свидетельствует ряд его грамот русским князьям и Русскому митрополиту Феогносту.[2] Этой его политике верно следовали константинопольский патриарх Филофей Коккин, тоже активно занимавшийся русскими делами (1354-1355, 1364-1376), и митрополит Киевский и всея Руси Киприан (1375-1406).[3] Кантакузин мечтал о сплочении перед лицом турецкой угрозы всех православных стран и о сближении их также с западным христианским миром, об унии Православной и Римско-Католической церквей, но только — на основе единства в вере и взаимоуважения.[4]
Как политик, Кантакузин очень со многим не справился: он не смог завершить отвоевание у латинян остатков Латинской империи в Греции и на островах — православной реконкисты, не смог преодолеть междоусобной борьбы в самой Византии, оказался не в силах воспрепятствовать завоеванию турками-османами Малой Азии и вторжению их в Европу. И тем не менее он являет собой одну из наиболее значительных исторически и по-человечески ярких фигур поздней Византии. В отличие от правивших до и после него императоров из династии Палеологов, делавших безнадежные попытки найти помощь гибнущей стране на католическом Западе, он сделал — не менее, как мы знаем, безнадежную — попытку найти ей помощь или опору в самом православном мире. Он поддержал традиционные силы в византийской культуре, и благодаря этой его поддержке, во многом благодаря ей, в Восточной Европе произошло то, что можно, мне кажется, назвать Православным возрождением.[5]
Художник-миниатюрист, современник Кантакузина, создал в числе иллюстраций хранящейся в Парижской Национальной библиотеке рукописи Paris, gr. 1242 его двойной портрет: на одном фоне, рядом, он поместил изображение Иоанна VI Кантакузина — императора и Иоасафа Кантакузина — монаха. Художник таким способом удачно передал образ Кантакузина, а не только его облик, ибо монах и политик в Кантакузине неразрывны. «Этот замечательный император издавна был одержим божественным стремлением и страстным влечением к отшельничеству»[6], «православием и апостольскими и отеческими догматами он гордился больше, чем императорской короной и багряницей»,[7] — писал о нем его друг патриарх Филофей. Однажды, когда Иоанн VI Кантакузин и Иоанн V Палеолог в период их совместного правления (с февраля 1347 г. по апрель 1353 г.) заглянули в келью старца-отшельника, тот будто бы обратился к Кантакузину со словами «отец игумен», а вскоре после этого прислал ему в Константинополь сухарь, чеснок и лук, велев передать: «Ты будешь монахом, и вот твоя пища!»[8] В Кантакузине-императоре современники видели монаха. И это немудрено, «с самого начала своей карьеры Кантакузин был тесно связан с антилатинскими, монастырскими, исихастскими и вообще ведущими церковными кругами, особенно с Григорием Паламой, который стал во многом его alter ego».[9] Верность Православию стала неотъемлемой частью его государственной программы.
Когда в декабре 1354 г. Кантакузин, уступая трон восставшему Палеологу, покидал трон для монашества, он не мог не видеть того, что распадающееся Византийское государство обречено и уже не может защитить своих подданных ни от экономического разбоя итальянцев, ни от военного разбоя турок, тогда как Византийская церковь, наоборот, усилилась и догматически окрепла в ходе длительных «исихастских» споров 40-60-х гг. XIV в., являясь наиболее устойчивым элементом в Византийской империи[10] и сохраняя влияние в Малой Азии, Сирии, Египте и Восточной Европе. Став монахом, Кантакузин вовсе не порвал с двором — он по-прежнему открыто именовался императором и продолжал и свою политическую деятельность, сменив лишь ее методы. Если прежде его политика служила богословию, то теперь посредством богословия он проводил свою политику.
Объединение индивидуального аскетического подвига с общественной деятельностью произошло в Византии, по-видимому, в 30-е гг. XIV в. Некоторые жития содержат рассказы о том, как люди, спасавшиеся от мира, стали поворачивать обратно к миру — с целью его спасения. Мистические повеления учить людей тому, чего они достигли сами, получили, согласно их житиям, Григорий Палама[11] и Максим Кавсокаливит.[12] Максиму велел выступать «пред человеки, а не пред пустынными скалами» и такой видный исихаст, как Григорий Синаит.[13]
1
См.:
2
См.: Русская историческая библиотека. СПб., 1880. Т. 6. Приложения. № 3-6;
3
См.:
4
См.:
5
См.:
6
Φιλοθέου προς τον φιλόσοφον Γρηγοράν λόγος αντιρρητικός ιβ
7
Φιλοθέου λόγος ιστορικός εις την παρά των Λαίνων γεγονυΐαν πολιορκίαν καί άλωσιντής Ήρακλείας// Συλλογή Ελληνικών άνεκδότων. Επιστασία Κ. Τριανταφύλλη καί Ά. Γραππούτου, τόμος Α. Έν Βενετία, 1874, Σ. 8. Ψεύτογκα Β. Σ. Φιλουθέου Κοκκίνου, πατριάρχου Κωνσταντινουπόλες, Έγρα. Τ. 3. Λόγοι καί ομιλίες. Θεσσαλονίκη, 1979. Σ. 237.
9
10
Cp.:
11
Φιλοθέου λόγος έγκωμιαστικός εις τον Γρηγόριον τον Παλαμάν // PG. Τ. 151. Σ. 580;