При Кантакузине и при его участии происходили знаменитые «исихастские» споры, в которых аскеты-созерцатели и их сторонники защищались от нападок со стороны людей гуманистического образа мыслей и рационалистической западнической ориентации. Он немало способствовал тому, что практика монахов-исихастов перестала быть только келейным явлением, обрела теоретическое выражение — теорию «Божественных энергий», и теория эта сделалась общеправославной, а энергичные деятели из лагеря исихастов достигли международной политической арены и в Восточной Европе.[22] Исихастское движение XIV в., одной из ведущих фигур которого Кантакузин стал, как всякое достаточно развитое общественное движение, требовало если не новых ответов на старые «вечные» вопросы, то, по крайней мере, нового, «современного» изложения старых ответов. Это и толкало Иоанна-Иоасафа к словесным баталиям. Действительно, он «учил догматам» и папского легата, и ряд западников-греков, и турка-перебежчика, и случайно встреченного еврея, стараясь «прорококованными браздами», как сказано в славянском переводе стихов Симона Атумано, повернуть в нужную сторону их «челюсти». Однако же выбор оппонентов для литературных диалогов Кантакузина, может быть, не был случайным: с одной стороны, они были обращены к единоверцам тех, с кем он спорил, с другой — к «ромеям», которым он давал тем самым образцы идеологического самоопределения по отношению к католическому Западу, к мусульманскому Востоку, к иудаизму и пр.
В июне 1367 г. император Иоанн V Палеолог просил именно Кантакузина вести от имени Византии переговоры с папским легатом Павлом об унии. Очевидно, Кантакузин был главным лицом, сопротивление которого принятию папских условий (сначала подчинение, а потом помощь) хотели сломить император и легат.
Кантакузин же видел для страны выход «либо в немедленном союзе с турками, либо в крестовом походе православных народов, который его друг Филофей старался организовать».[23] Объединение с католическим миром, заявил он Павлу, «может быть только дружеским, равноправным, на основе нового Вселенского собора, на котором присутствовали бы представители всех православных патриархатов и митрополий, а не выражаться в подчинении одних другим» («Беседа», § 10, 25).
Павел вынужден был принять выдвинутое Кантакузиным условие — собор. Патриарх Филофей тут же разослал приглашения. Болгарскому патриарху он писал: «...мы вовсе не хотим поступиться ни одним словом, ни одной черточкой» своих догматов, «...ведь для того мы так договорились с папскими представителями, чтобы, если на соборе окажется наше... мнение сильнее латинского, они пришли [в единомыслие] с нами и согласились с тем, что мы говорим. Смело полагаемся на Бога, что так и будет...».[24] Таким образом, партия Кантакузина и Филофея, как впоследствии вся православная партия на Флорентийском соборе, «считала возможным заключение унии только на базе догматической капитуляции католичества».[25] Исихасты, победив внутри Византии и проводя отныне собственную международную политику (в частности, в отношении Руси), выражали теперь готовность — ради восстановления единства Церкви — убеждать римских католиков в правоте своей веры и мысли.
Турки к этому времени (1367 г.) уже взяли Дидимотику, Адрианополь и Филиппополь. Адрианополь уже два года был их столицей. Но ни экономический гнет, ни религиозная нетерпимость турок, конечно, не могли сравниться с соответствующими тенденциями политики латинян, от которых, по словам Филофея, ромеи претерпевали «наиболее оскорбительные и страшные из всех своих бед»[26] и которые, относясь к грекам «не как друзья и братья, а наставнически, самовластно и как если бы вы, — говорил Кантакузин Павлу, — были господами» («Беседа», § 8), становятся врагами греков «не только в отношении тел и добра, но и по отношению к самим душам...» (Там же, § 12). Вполне ясно, что имеет в виду Кантакузин, цитируя евангелиста Матфея (10, 28): «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» (Там же, § 22). Турки лишь грабили и сокрушали «Империю ромеев», государство Палеологов, которым многие греки в то время, кажется, мало дорожили: немало фракийских архонтов после отречения Кантакузина «предпочли турецкую власть правительству Палеолога, чем облегчили утверждение турок во Фракии».[27] Кантакузин говорил Павлу, что «некоторые из здешних туда (т. е. к туркам. — Г. П.) перебегают, некоторые же, не имея возможности это сделать легко, пребывают здесь против своей воли» (Там же, § 23). Латинян, очевидно, подавляющее большинство греков боялось гораздо больше, чем турок. В такой ситуации исихасты старались спасти то, что еще можно было спасти: сохранить основы духовной и культурной жизни, общие и грекам, и болгарам, и сербам, и грузинам, и русским.
22
Подробнее см.:
25