И вот еще что можно сказать о покое Его как о чести, — что после той светлейшей победы и славного воскресения из мертвых Он вознес — заодно со Своей Божественной ипостасью — воспринятую от нас плоть и посадил ее рядом с Отцом и Духом, тем самым сделав ее в равной степени Божественной и просветлив «неслиянно и нераздельно» Божественными свойствами, ни Божественность не обратив при этом в человеческую природу, ни человечество в ту, но сообщил плоти славу Божественности, оставшись Сам совершенно непричастен и чужд ее страданий. Возведя ее, таким образом, и посадив, как говорится, на Отеческом престоле, Он сделал ее объектом поклонения со стороны всей видимой и умопостигаемой твари — наряду со святой и блаженной Троицей. Так что восседание нашей природы на царском Божественном престоле по праву может быть названо покоем, честью и всеобщим поклонением.
Помимо Исаии и Давид говорит: «Встань, Господи, в покой Твой, Ты и кивот святыни Твоей» (Пс. 131,8), — именуя кивотом Божией святыни Пресвятую, воспринявшую ипостась Сына и Слова Богородицу Марию, чьим прообразом в Законе был кивот, содержавший внутри скрижали, сосуд и прочие называемые божествами сокровища. «Встань, Господи, Ты и кивот святыни Твоей» он сказал потому, что и Она воскресла после смерти, как и Ее Сын и Бог, о чем сказал здесь божественный Давид.
А случилось это так. После вознесения Господа на небеса божественные апостолы рассеялись повсюду по вселенной, но когда настало время Деве преставиться к вечным обителям, чтобы вечно сопребывать с Сыном и Богом, произошло нечто необыкновенное, все изумительное превосходящее: облака, внезапно их подняв, всех их быстро доставили отовсюду к божественному телу Девы; так им и довелось собраться всем вместе к преподобной Матери Божией, когда Ее пресвятая душа легла в Сыновнии Божии руки. Если уж «души праведных, — как сказал Соломон, — в руке Божией» (Прем. Сол. 3, 1), то более, чем вся надмирная и чувственная тварь, святой и божественной подобало ведь вернуться в руки своего Сына и Бога и упокоиться там особенным образом.
Чтобы ни в коем случае не показалось тебе невозможным то, что облака носили апостолов, как будто сговорившихся, разойдясь из одного места, вновь там собраться, да свидетельствует тебе своим словом Аввакум, отнесенный по воздуху ангелом к Даниилу. По справедливости, таким образом, Давид говорит: «Встань, Господи, в покой Твой, Ты и кивот святыни Твоей», — ибо воскресла и Она, чтобы, как где-то сказано, раболепно и по-матерински предстоять своему Сыну и Богу.
Это — об этом; что же касается Господнего Божественного воскресения, то, мне кажется, я достаточно показал тебе его ярче солнца сияющим и очевиднейшим, так что нет никакой причины говорить, что ученики похитили Его мертвым, как ранее в разговоре ты сказал. Не нелепо ли и предполагать, что те, кто от страха покинули Его еще живым, не побоялись украсть Его тело у вооруженных воинов — причем не у одного отлучившегося, но у надлежащим образом Его стерегших? Если бы это все-таки пришло им в голову и они сумели бы скрыться, воспользовавшись, как может, пожалуй, кто-нибудь злостно утверждать, сном стражников, как удалось бы им, трепещущим, какими естественно им было тогда быть, и боящимся, поднять и передвинуть тот превеликий камень? А кроме того, не следует представлять стражников настолько небрежными, чтобы они способны были пренебречь службой и покинуть пост, доверенный им приказом как нечто чрезвычайно важное, и это — профессионалы, посвятившие своему делу всю свою жизнь, т. е. свое охранять, а противников побеждать: в этих ведь двух умениях состоит все воинское искусство. К тому же и то величайшее землетрясение надо полагать не случайным, но происшедшим некими Божественными судьбами, всякий предлог отнимающим у желающих клеветать на сверхъестественное и странное Господне воскресение. Когда земля тряслась так, что казалось, что она сошла со своего основания, камень же был такой большой, что повернуть его было трудно, разве возможно было, чтобы караульные, которых было не два только или три, и не десяток или в два раза больше, но целый отряд, — ибо сказано «стража была» (ср.: Мф. 27,65-66), — настолько погрузились в сон, что никто из них ничего из происходящего не воспринял? Стоит размыслить, могли ли они настолько пренебречь приказами Пилата и по причине небрежности стать объектом поношений и неизбывного срама со стороны своих товарищей, предав самих себя и тех, кто им доверился, притом, что стеречь гроб нужно было не столько Пилату ведь, сколько убившим Христа бандитам. Поставь тот сам от себя охрану у гроба, они и тогда равным образом, хотя и с большими затруднениями, стали бы клеветать, говоря о беспечности его охранников, но когда они сами почти всю стражу отрядили стеречь Мертвого, разве не свидетельство многой их глупости — так по-детски стараться скрыть истину смехотворной ложью? Ибо, придя, говорится, к Пилату, книжники и первосвященники говорили: «Господин! Мы вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых, сказал: “После трех дней воскресну”. Итак, прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его ночью не украли Его и не сказали народу: “Воскрес из мертвых”; и будет последний обман хуже первого. Пилат сказал им: “Имеете стражу; пойдите, охраняйте, как знаете”. Они пошли, и поставили у гроба стражу, и приложили к камню печать» (Мф. 27,63-66).