— Ну что ж, молодой человек, не знаю как Вы тут живёте с новыми вещами в новом мире, но вижу, что в его постижении Вы преуспели в сравнении с нашим поколением, особенно это касается понимания атеизма. Понял, что эта проблема даже обострилась. У меня были мысли на этот счёт, но так ясно как Вы здесь изложили, — не получалось. И теперь это — ваше всё. Становитесь сами человеками и двигайте мир к человечности. Ну что ж, я спокоен за Россию. О правителях — не тревожьтесь, до них всё это дойдёт в последнюю очередь.
Седой посмотрел на круглые электрические часы на стене за стойкой буфета и отметил про себя, что уже около шести часов вечера.
— Так мы что, беседуем почти два часа? А это заведение закрывается в 18.00.
Тут как раз и появилась официантка.
— Мальчики, я через 10 минут закрываюсь.
Она подошла к их столику, собрала пустые тарелки, приборы и скрылась за стойкой буфета.
— Александр Сергеевич, может нам прогуляться? Пройдёмся по набережной Мойки, выйдем на Дворцовую и продолжим разговор?
— Почему бы и нет. Любопытно посмотреть на Петербург начала XXI века. А что это за незнакомый запах, который ударил мне в нос как только я вышел во двор моего дома?
— А чем пахло на улицах и во дворах Петербурга в Ваши времена?
— Навозом. А этот запах — совершенно новый, не привычный.
— Этот незнакомый запах — запах выхлопных газов автомобилей. Пока в городах их было немного, мы этот запах почти не замечали, как и Вы, наверное, не замечали запаха навоза.
— Так это и есть запах XXI века?
— Пожалуй, в остальном изменилось не многое. Главное, вместо лошадей, карет ныне — сплошь автомобили. Они — настоящий бич современного города. От выхлопных газов дышать стало нечем.
Поблагодарив официантку, они вышли во двор мощёный булыжником и направились влево — прямо к парадным воротам. Была середина июня — самый разгар белых ночей. Солнце ещё светило довольно ярко. Последние редкие посетители, а за ними и служащие музея, покидали уютный дворик особняка Волконских. Сквозь мягкие подошвы летних ботинок остро чувствовалась булыжная мостовая. Седой посмотрел на чёрные штиблеты своего спутника и подумал о том, что в его времена асфальта не было, и все мостовые были такими, а может и ещё более чувствительными для пешеходов.
— Вася, а ты что это сегодня решил пойти в город не переодеваясь?
Седой обернулся и встретился взглядом с незнакомым человеком.
— Наверное, служитель музея, а Вася видимо и есть местный аниматор. Он ждал реакции своего спутника, который неожиданно резко повернулся на голос, остановился, на секунду задумался, сунул руку в правый карман сюртука, достал оттуда довольно большой бронзовый ключ, покрытый зеленоватой патиной и задумчиво, ни к кому не обращаясь, тихо произнёс:
— А мне, пожалуй, действительно надо переодеться согласно эпохе, в которой я каким-то странным образом оказался.
Он уверенно вставил ключ в замочную скважину, дважды повернул его и тяжёлая дубовая дверь, медленно, как бы сама собой, приоткрылась, после чего Пушкин повернулся к Седому и почему-то заговорщически проговорил:
— Извините, я сейчас, одну минуту…
И скрылся за дверью. Седой некоторое время стоял в полной растерянности от такого финала. Потом нерешительно потянул парадную дверь на себя, но она оказалась закрыта.
— Вы напрасно сюда ломитесь, эта дверь всегда закрыта, — обратился к нему тот самый служащий, который минуту назад окликнул его спутника.
— А как же Вася? — Он ведь только что открыл эту дверь и пошёл переодеваться.
— Вася? Аниматор что ли? Так он свою бутафорию в гардеробе цокольного этажа держит. Сегодня посетителей было немного, и он ушёл ещё часа два назад. Он знает, что парадная всегда закрыта и ходит, как все, через чёрный ход. А Вы кто ему будете?
— Я-то? Да просто знакомый, договаривались вместе поужинать после работы.
— Вы остаётесь или идёте? Мне надо парадные ворота закрыть.
— Да, да, конечно иду.
Седой быстрым шагом вышел через ворота на набережную Мойки. У мощных гранитных плит набережной стояли плотно припаркованные автомобили, куда-то спешили редкие прохожие. Пушкина среди них не было…
Внутренний предиктор СССР
10 июля 2015 года.