— Нет, — ответила симпатичная девушка, стоявшая рядом с незнакомцем. — На самом деле я сказала Валли, что для американцев вы слишком стильные. Я решила, что вы европейцы, может быть, из Скандинавии или откуда-то еще. Но потом мы увидели твою книгу и услышали ваш разговор…
— Мы попались, — шутливо вздохнул Мартин.
Вскоре обе пары — одна из Лонгвуд-Фолс, другая из Нью-Йорка — уже сидели в ближайшем кафе. Несмотря на то, что Мартин и Клэр старательно избегали других американцев, это знакомство девушку явно приободрило. Валли и Кейт тоже были не женаты. Раньше они жили в Гринвич-Виллидж[9], в шестиэтажном доме без лифта, где Валли целыми днями занимался своей пьесой, а Кейт сочиняла странную современную музыку для арфы. По ночам им обоим приходилось работать в Нью-Йорке, чтобы оплатить жилье и собрать денег на поездку в Париж. Кейт удалось устроиться телефонным оператором, а Валли был помощником официанта в придорожном кафе. Они приехали в Париж с группой таких же потенциальных писателей, композиторов и художников, которые расселились по дешевым пансионатам или сняли квартиры на время и намеревались жить тут, пока не кончатся деньги. Когда Валли спросил Мартина с Клэр, где они остановились, Мартин замялся — ему внезапно стало стыдно говорить правду.
Поздно вечером они пошли со своими новыми знакомыми на вечеринку, которую устраивали в одной из квартир на левом берегу[10]. Коридоры и лестничные площадки были заполнены болтающими американцами. Везде было накурено, как в ночном клубе, и воняло виски. Толстый парень из Канзаса, явно перебравший спиртного, упал с лестницы, и потребовалась помощь нескольких человек, чтобы поставить его на ноги. Какой-то парень с девушкой яростно спорили об искусстве, и, прислушавшись, Клэр поняла, что они никак не могут договориться, кто лучший художник: Пикассо или Брак. Сама Клэр лишь недавно увидела их картины и сейчас чувствовала себя немного не в своей тарелке — ей явно не хватало образования. До сих пор, прогуливаясь с Мартином по просторным залам Лувра, она чувствовала, как ее переполняют невероятный восторг и восхищение. Но при этом она понимала, что начала слишком поздно и уже никогда не успеет увидеть все.
Всегда будет слишком поздно, — подумалось ей. Как только ты осознаёшь, что что-то важно, то тут же понимаешь: время ушло и ничего нельзя сделать. Она встретила Мартина, когда ей было семнадцать. Вроде бы довольно рано… хотя в каком-то смысле опять же слишком поздно. Семья и прошлое успели прочно войти в ее жизнь и сейчас по-прежнему крепко держали ее. Клэр плакала на «Американце в Париже» потому, что фильм напомнил ей все, что она предала и оставила позади. Она не такая, как Мартин. Ему было легче разорвать старые связи — его семья была ужасной и жила по ужасным правилам. Клэр смотрела на него через лестничную площадку, заполненную веселящимися людьми. Он оживленно разговаривал с двумя незнакомцами — они обсуждали, в чем разница между американской и европейской политикой, — и курил «Галуаз», который вытащил из плоской синей пачки, протянутой одним из мужчин.
Мартин всегда ненавидел сигареты. И вот он стоит, наслаждаясь ощущением беспокойной молодости, на переполненной лестничной площадке где-то на левом берегу Сены, с зажженной сигаретой в руке, и беспечно наполняет легкие дымом. Ему было нечего терять. Он порвал со своей семьей и теперь был предоставлен самому себе. Вскоре он станет очень богат. Но Клэр, в отличие от него, мучилась от страха и тосковала по дому. Ей по-прежнему казалось, что она может очень многое потерять. И в этом была разница между ними.
Потенциальный романист, в черном свитере с тугим воротником, подошел к Клэр. Она слышала, как перед этим он беседовал, с кем-то о своей рукописи. Если она все правильно поняла, то книга называлась «Горький вкус граната».
— Веселитесь? — спросил он, протягивая ей ломтик сыра, который был таким мягким, что буквально растекался по пальцам.
— Да, — ответила она, силясь перекричать треньканье гитары и унылые завывания на французском языке, смысла которых она совершенно не понимала.
Повисло неловкое молчание.
— Кхм… — кашлянула Клэр. — Ваш роман… «Горький вкус граната». Он ведь так называется?
Писатель кивнул.
— О чем он? — вежливо поинтересовалась Клэр. — Гранат. Кто-то в романе ест гранат?
Потенциальный романист смерил ее долгим тяжелым взглядом.
— Нет, — ответил он, в конце концов. — В книге нет никакого граната. Это просто метафора. И довольно очевидная.
Затем он развернулся и ушел, очевидно, надеясь найти кого-нибудь более подходящего для беседы. Клэр почувствовала, как краснеет: ей было одновременно и стыдно, и неловко.
9
10
На левом берегу Сены находились кварталы, с начала XX в. облюбованные парижской богемой, художниками и писателями, в консервативных же кварталах правого берега селились буржуа. —