— По-моему, это мало о чем говорит, мой дорогой. Почти все они слишком рано решили, что учиться им больше нечему. Им хочется блистать. И тут они, если надо, становятся зловредными. Они раздают другим свидетельства о принадлежности к тому или иному ордену, сами не имея к нему ни малейшего отношения: этот — писатель, а вон тот не писатель и тому подобное. Как будто у них на писателей нюх, как у парфюмеров на запахи, или же имеется такой приборчик, который распознает писателя в каком-нибудь неприметном типе, подобно тому, как свинья отыскивает в земле трюфели. Потешные генералы выдуманной армии с меняющимся составом, в которой им не знаком ни один новобранец. Но им нужно соответствовать закрепившемуся за ними образу шута и оставлять позади тех, кто наступает им на пятки, а для этого они должны придерживаться либо схожего мнения, либо прямо противоположного. И притом, не мешкать: мы ведь рыбки-то промысловые, нас нужно вовремя выловить и подать к столу свеженькими. Для того чтобы вызывать смех, высокой культуры не требуется, что бы там ни говорили, к тому же культура, как старые болезни, все больше сдает свои позиции. Заботиться об эксклюзивности — вот что надо, словно мы можем пригодиться только один раз. Лишь тот автор выбирается из этих ловушек, кто нарушает правила, кто способен удивить ведущего: например, в какой-то момент вдруг умолкает, или начинает что-то мямлить, или, наоборот, говорит слишком много, хорошо и быстро, так что ведущий не в силах за ним угнаться. Это, без сомнения, талант. И я не уверен, что лучшие французские писатели им обладают. А вы что скажете?
— Я с вами согласен, но дело в том, что добрая половина критики поступает именно оттуда, с экрана.
— Разом в глаза и уши публике. Хорошенький метод. А другая половина?
— Как и прежде, через газеты и журналы. Вы ведь их читаете, я полагаю?
— Да, это совсем другое дело. Впрочем, это всегда было «другое дело», тут уж нет причины сожалеть о «старом добром времени». Вокруг них собираются люди одаренные и нуждающиеся бумагомаратели, ленивцы, переписывающие друг друга, и натуры темпераментные. Большие критики были одновременно и значительными писателями — Бодлер, Набоков, например, — но даже это не спасло их от ошибок, лицемерия… Я сам заблуждался в отношении Пруста. Заметьте: искренне заблуждался и немедленно признал свою ошибку. Напрасно думают, что гения распознать легко. Вот вы можете назвать гениальных людей? Из тех, чьи фото висят в этом холле?
— Одного или двух, быть может. Догадайтесь сами.
— Ну вот еще! Тогда расскажите, какие есть тенденции. Я знаю, что существуют целые сети, свои лобби, молодой Бурдье нам рассказывал. Но вот течения, группы, то, что называется «школы»? Новый роман?
— Два роскошных древа еще стоят: нобелевский лауреат Клод Симон и скандальный знаток кактусов Ален Роб-Грийе[1]. У них нет прямых наследников — ни у них, ни у тех, кого ошибочно причисляют к новым романистам, ведь никто из них не признавал его как школу. «Новый роман» сложился благодаря какому-нибудь издателю, духу времени, случайному фото, совместному отказу от чего-то, а не четко сформулированной доктрине. Можно сказать, что кое-кто из писателей воспринял эти новые веяния. Подражали Дюрас, часто сами того не сознавая. Временами нечто похожее на новый роман можно найти у Жана Эшноза, и не только у него. Порой влияние оказывалось опосредованно. Вместе с тем трудно сказать, чего бы мы достигли, не будь у нас этого периода.
Жид уселся в одно из просторных кожаных кресел неподалеку от входа и знаком предложил мне занять соседнее.
— Похоже на ваш Май шестьдесят восьмого года. Мне легко рассуждать, я к тому времени уже умер, но, между нами говоря, что-то не видно, чтобы он породил хотя бы одно великое произведение. Далеко ходить не надо, возьмем, к примеру, эпоху Наполеона: от нее остались, по крайней мере, «Красное и черное», «Война и мир». А от вашего Мая шестьдесят восьмого? Черта с два! Уж лучше мои «Фальшивомонетчики».
— Эти эпохи нельзя сравнивать. В Мае шестьдесят восьмого все происходило иначе. Рухнуло старое и отжившее, открылись новые возможности, пусть и не напрямую в литературе, но, когда повседневная жизнь меняется, — а она менялась, что бы там ни говорили скептики, — это отражается и в романах. Одни только ситуационисты опередили события: Рауль Ванейгем, Ги Дебор…
— Понятное дело, у них был свой стиль. И они стали классиками. Стиль возвещает эпоху, произведения распускаются, цветут пышным цветом, а затем, когда уже не так ярко светит солнце, падают наземь, как спелые плоды. Кто в наши дни обладает стилем? Назовите имена.
1
Ален Роб-Грийе скончался 18 февраля 2008 г. в Кане, тогда как эта сценка была написана раньше. (Здесь и далее — прим. перев.)