Да, и это потому, что я принадлежу не всецело земле, на которой действую, но во мне есть небесная надежда, придающая моей краткой и ничтожной жизни такое важное значение. Пусть же у меня не пытаются отнять мир, невидимый во имя каких-то интересов человечества. Всё во мне протестует против подобной попытки, и история, согласуясь в этом случае с моею опытностью, подтверждает, что настоящая жизнь понимается и освещается только светом вечности.
Вот, братья, что ответил бы я тем, которые с пренебрежением относятся к великим словам Св. Апостола Павла: "Верою ходим, а не видением".
Но забудем всякие нападения. Слова Апостола стали нашим знаменем. Мы убеждены, что в них кроется наше призвание и назначение. Итак, мне остается вам показать, принимая это знамя в теории, что мы отступаем от него в действительной жизни. Нескольких примеров будет достаточно, чтобы доказать, что мы почти всегда в нашей жизни стараемся затемнить веру видением и так беспрестанно стремимся выйти за назначенные нам пределы ведения.
Прежде всего, что сказать о тех, которые принимают истину только тогда, когда она представляется им во всей славе, торжествующею и принимаемою миром? Иисус Христос и ученикам, восхищавшимся наружною красотою храма, говорил: "Видите ли вы это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне, все будет разрушено" (Мф. ХХIV. 2). То же сказал бы Он и тем, которые смотрят на истину с точки зрения земного величия. Что сказал бы Он верующим, которые огорчаются наиболее тем, что угрожает их внешнему положению и удобствам жизни, а не тем, что угрожает их внутренней чистоте? На сие ли смотрите вы? И мы сами, братья, не были ли когда-нибудь причастны к такому искушению? Не жаждали ли мы когда-нибудь почестей света, поддержки образованных умов и многочисленных авторитетов? Не доверяли ли мы более той истине, которую признают знаменитости и которая пользуется уважением и почетом у них? Но, принимая к сведению все эти наружные признаки, мы ходим видением, а не верою. Вы, нуждающиеся в этих признаках, как бы вы поступили во времена Иисуса Христа? Чтобы верить, для вас нужно обаяние внешности. Было ли оно в Назарете, в Гефсимании, на преторском дворе, на Голгофе? Вам нужна древность традиций, авторитет людей? Где же были они, когда евреи в лице своих книжников и фарисеев богохульствовали, взывая к законам? Вам нужна поддержка большинства и общественное мнение. Нашли ли бы вы его среди этого народа, единогласно проклинавшего Иисуса Христа и требовавшего Его распятия? Вам нужно, наконец, одобрение избранных умов. Что бы вы сделали, видя саддукеев, качающих головами и улыбающихся перед этим видом Царя, этого чудотворца, не имеющего в их глазах достаточно силы, чтобы прекратить Свои крестные мучения? Чтобы верить, вам нужно видеть. Что же вы видели бы в саду Гефсиманском и на Голгофе? Что объяснило вам это необычайное уединение, это беспримерное унижение, эта жестокая крестная агония? Нет, здесь истина объявилась не видением, а верою, и только духовным очам доступна она во все времена!
Вы с этим легко согласитесь, братья, потому что с тех пор, как истина явилась на земле распятой и увенчанной тернием, человек понял, что наружная слава не есть тот признак, по которому узнают истину.
Но люди ходят видением, а не верой и еще иным способом. Есть христиане, которые смущаются в душе мыслью: "почему Бог не дает теперь людям явных знамений, неопровержимых по своему существу? Им кажется необъяснимым, почему Бог предоставляет истину обычному течению человеческих дел, и почему ее успех не отмечается чудесами доселе? Ведь эти чудеса ничего Ему не стоят, думают они. Почему же Он не употребит все Свое могущество, чтобы прийти па помощь истине?" Братья! Что возразить на это желание чудес, на эту страсть к необыкновенному, волнующему до глубины множество душ? Мы могли бы, прежде всего, показать, что чудеса одни никогда не обращали сердец человеческих, доказательством, чем служит пример галилеян (Иоан. ХII. 38), оставшихся неверующими при виде самых поражающих чудес, тогда как слушатели св. апостола Павла часто без чудес обращались тысячами. Мы могли бы ответить потом, что если чудеса положительно необходимы для веры, то каждому человеку пришлось бы быть свидетелем их, а это составило бы такое множество чудес, что чудо перестало бы казаться делом сверхъестественным. Но, оставив эти доказательства, я лучше обращусь к Божественному Писанию, где замечаю, что, чем мы ближе подходим к Откровению, тем менее Бог открывается видению и тем более вере. Вначале я вижу Его имеющим общение с людьми в постоянно повторяющихся откровениях Ною, Аврааму и др. патриархам; я вижу постоянные знамения и чудеса: облачный или огненный столб, обозначающий путь еврейскому народу, гром, гремевший на Синае, обозначающий Его присутствие, - одним словом, все там говорит видению. Но как все изменяется с пришествием на землю Сына Божия! Он научает нас, что есть знамение, свидетельствующее о присутствии Божием лучше, нежели все наружные признаки и чудеса; это знамение - любовь. Когда Иоанн Предтеча, ставший на рубеже Ветхого и Нового Заветов, послал двух учеников своих спрашивать Христа: "Ты ли тот, который должен прийти, или ожидать нам другого?" Христос сказал им в ответ, перечисляя чудеса, которые Он сотворил: "Cлепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, - но кончает этими великими словами; - "нищие благовествуют" (Мф. ХI. 3-5). Да, вот доказательство из доказательств, вот окончательное заключение о присутствии Бога среди народа.
Дела любви свидетельствовали о Нем лучше, чем все чудеса и внешнее величие. Если же это так, братья, то к чему просить чудес? Верою ходим, а не видением! Нет, Бог не откроет небес и не даст сему неверующему поколению иного знамения, кроме знамения креста, потому что тот, кто остается равнодушным ко кресту, проходя мимо него и не склоняясь перед ним; кто не прочтет на нем присутствия Божия и Его бесконечного милосердия, тот не будет убежден, если бы сама смерть, выйдя из гроба предстала перед ним. Но вы, уже верующие, не просите у Бога этих мнимых знаков Его заступничества, потому что это значило бы некоторым образом что чудо есть лучшее доказательство присутствия Божия, чем то, которое Они блестящим образом явил в Своем милосердии. Это значило бы, что для вас есть нечто более убедительное, чем поражающая жертва Голгофы и вся бездна любви, перед которой склоняются даже ангелы, которые в сиянии вечной славы Божией никогда не видели ничего более высокого и величественного.
Ходят видением, а не верою еще и тогда, когда, для того, чтобы поверить, ожидают, что христианство оправдает себя с точки зрения рассудка. Но сознайтесь, братья, что тогда вера потеряла бы свое право на существование, уступив место очевидности. И Бог, не желающий побеждать людей очевидностью чудес, тем более не захочет их побеждать очевидностью логических выводов, так как они относятся к видению, а Бог хочет быть принят верою. Вы не найдёте ни одного указания христианства, которое избавляло бы человека от того стремления сердца и всего его существа, которое называется верою. Чудеса говорят чувствам, рассуждения говорят уму, но Бог хочет, чтобы мы отдали Ему себя свободно посредством веры. Вот почему я понимаю, что все богословские системы, даже наилучшие из всех, не закончены и неполны, и что наиболее выдающаяся сторона этих систем есть сторона всего Божественного, бесконечного, таинственного, которое никогда нельзя заключить в человеческие формулы. Но зато с какой радостью туда устремляется вера, вдыхающая эту небесную атмосферу и чувствующая глубокую потребность в том, что над нею господствует и ее превосходит. Что же подумаем мы о тех, которые ставят религию в уровень с человеческим пониманием, отвергая в ней все превосходящее нас? Мы вправе уподобить их людям, желающим появления зари без предваряющей ее темноты; желающим небес без их бесконечной глубины. Но религия, ограниченная таким образом, останется делом человеческим. Она не возвеличит никогда души, не вдохнет в нее ничего, возвышающего на славные победы веры, одержанные над скрытыми искушениями. И если мы видим в старце Симеоне человека, которому было дано узреть в последний час то, что составляло горячее желание всей его жизни, то, сколько мы встречаем других, которые умирают, по-видимому, не дождавшись исполнения молитв. Что видел Сам Иисус Христос в последние минуты своей земной жизни, как не злословие ругавшихся над ним народных масс, а это не походило на торжество победителя и не представляло утешительного зрелища. О скольких умерших христианах, давно покинувших землю, говорят: "если бы они могли видеть ныне то, чего так сильно желали и домогались, они утешились бы. Но они умерли, не видя этого". Да они не видели, но они не сомневались в этом, братья, и эта вера их заменяла для них видение. Не замечаете ли вы, сколько в этом заключается великого и важного, и понимаете ли, насколько глубоко выражается здесь слава Божия? Молись же, о христианская мать! За обращение твоего сына; молись, кто бы ты ни была, за душу, которую Бог предоставляет ныне твоей любви; молись без устали, без сомнений, и когда твои глаза встретят безотрадные вести, помни, что мы ходим верою, а не видением!