Выбрать главу

Мне не хотелось бы кончить, братья, не выяснив противоположности, заключающейся во взятом мною тексте. Он представляет нам два рода людей: одних, идущих видением, других - верою. С мирской точки зрения только первые благоразумны, выбрав себе лучшую долю. Лучшую долю! Правда ли это, братья? Разве мир, открываемый видением, так счастлив? Не лучше ли не желать его видеть вовсе, чем преклоняться перед ним таким, какой он есть? Спросите у тех, которые стали опытны в своем видении, открывая каждый день в этом мире то, что их сначала ослепляло. Спросите, что они дали бы, чтобы его не видеть? Увы, они должны его видеть, и чем их взгляд становится опытнее, тем более печальных открытий они делают в нем! Они видят причины, побуждающие действовать людей, видят средства, ведущие к наискорейшему успеху. Под внушительной внешностью, останавливающей толпу, они узнают рассчитанные на ее легковерие хитрость, эгоизм и тому подобное, качества, идущие холодно к своей цели. Под плодовитой речью, льстящей высоким лицам, они открывают пугающую их сухость сердца; под легким, блестящим разговором замечают клевету, преследующую свою жертву. Их видение проникает даже в могилу, отыскивая сокрытые в ней пятна. Они хотели жить только видением, но во всем, что встречалось им, они нашли слишком много такого, что делало для них счастье делом невозможным. Чем возвышеннее их сердце, чем более оно нуждается в любви, тем более они страдают неудовлетворенностью и там, где уже никакое заблуждение не тешит и не развлекает их, они видят смерть. Смерть и ничего более! потому что видение ничего не может открыть за пределами смерти, а потому ничего не может дать кроме этой холодной тайны с ее вечным молчанием. Разве в этом состоит лучшая доля человека, и разве стоит для этого трудиться, жертвуя для нее своей душой?

"Но видит ли все это христианин?", - спросите вы. Без сомнения, видит, и может быть, еще лучше других, потому что его просветленное Откровением око умеет лучше различать, зло; потому что его сердце, способное любить, страдает еще более от повсюдного эгоизма. Он видит все это, но он, кроме мира видимого, знает еще мир невидимый. Там, братья, он находит то, чего напрасно искал в мире видимом. Он находит истину, очищенную от всего, что примешивал к ней ограниченный и односторонний ум человека, что ее лишь только унижало; он находит святость не кажущуюся только, но действительную, без гордости и фарисейства; он находит справедливость полную, целую, без вмешательства людей, и знает, где она после будет господствовать; он находит любовь, которой жаждало его сердце, и в которой отказывала ему земля или если давала, то перемешанную с ничтожеством. Он находит ее в Боге - чистую, бесконечную, без примеси. Он находит ее во всех тех, с которыми соединяется в Боге, и чем ближе он подвигается к этому вечно живому Источнику, тем ощутимее и очевиднее Он для него становится. Не ошибается ли он, скажете вы, преследуя, пустую мечту, в которой заблуждается его воображение?

Я взываю ко всем смертным, идущим в жизни верою; я взываю к их умирающим взглядам, освещенным уже вечным сиянием; я взываю к их словам, которые они произносят в момент отшествия с полной уверенностью и твердостью. Слышали ли вы, братья, чтобы человек на смертном одре притворялся и сожалел о своей жизни, что шел в ней верою? Слыхали ли вы когда-нибудь, чтобы он объявлял, что надежды, перенесенные в вечность, напрасны. Спросите всех тех, которые веровали в Бога, начиная от ветхозаветных праведников до Св. Апостола Павла и от Св. Павла до настоящих дней. Еще раз говорю вам, кто между ними сожалел, что преследовал невидимую действительность и жил, помня о вечности? Но тысячу раз видели людей, живших только видением и горько раскаивавшихся в последний час, что они преследовали пустые призраки, ускользавшие от них; тысячу раз видели людей, которым мир дал, по-видимому, все, и которые при смерти говорили, что все это была суета. Мы знаем одного великого сановника, осыпанного при жизни почестями, который, будучи извещен на смертном одре, что его хочет навестить его повелитель, отвечал: "Скажите этому человеку, чтобы он оставил меня в покое, потому что, если бы я сделал столько для Бога, сколько сделал для него, то я мог бы теперь взирать на все с высоты вечности". Да, в этот великий час душевного отрезвления невозможны никакие иллюзии. Человеческая слава, удовольствия, богатство - все исчезает в этот страшный час подобно легкому облаку, из-за которого выступает вечность, снимающая с такою торжественностью свое таинственное покрывало. Но чего никогда не видели и не увидят - это христианина, объявляющего на своем смертном одре, что он был покинут Богом, что его упование на Него было напрасно. Мужайтесь же, братья! Будущее для нас есть уверенность, покой, радость и любовь. Настоящее проходит со своею обманчивою суетностью, огорчениями и слезами. Мужайтесь и пойдем к будущему верою, а не видением! Аминь.

Закон сердца

Возлюбиши

(Матф. ХХII. 37).

Из бессмертного перечня законов, обращенных Иисусом Христом в главнейшие правила нравственной жизни, я выбрал, братья, для сегодняшнего назидания только это слово -  возлюбиши (возлюби). Я отделил его от следующих за ним слов с тем, чтобы лучше сосредоточить ваше внимание на главной мысли, в нем заключающейся; а эта мысль такова: любовь повелевается и предписывается законом. Прежде чем напомнить нам, кого мы должны любить, изложение закона указывает, чтo мы должны любить. Показать, что любовь повелевается, и что сердце человеческое, подобно всему остальному, имеет свои законы, которым оно должно следовать - такова цель настоящей беседы моей с вами.

Один из самих великих и законных предметов торжества для современного знания составляет утверждение и объяснение со всей методической строгостью законов повсюдных, общепринятых. В обширной области, где человеческая неразумность давала место случайностям и капризам природы, наука указывает на внутренний порядок и правильное сцепление причин и следствий; она показывает действие закона в области того, что мы называем бесконечной малостью и бесконечной величиной; она не допускает возможности исключить отсюда былинку или зерно пыли, так же как одну из тех блестящих точек, которые мы зовем неподвижными звездами, из которых каждая по измерениям оказалась бы больше обитаемой нами планеты в несколько миллионов раз. Она стремится найти закон в том, что нам кажется наиболее случайным и непредвиденным, и таким образом предвещает в будущем самым точным образом те солнечные затмения, в которых древние видели дурные предзнаменования смерти или несчастья; таким же образом она надеется определить скорость движения ветра, появление ураганов и бурь, чтобы предсказать, в каком роде и в какой точке неба молния должна будет прорезать тучу перед ослепленными и устрашенными взорами людей.

Я не знаю, есть ли для человека радость возвышеннее и чище той, которую он испытывает, открывая новый закон или видя уже известный, подтверждаемый таким явлением или действием, которое сначала казалось ему противоречивым. Когда разум различает среди мнимого беспорядка вещей правильное отправление естественных сил; когда он узнает главную причину и связь действий, казавшихся случайными и внезапными; когда в событиях, объясняемых слепым роком, он видит отправление вечного закона Божественной правды, - то все наше существо оживляется особым вдохновением. Мы осязательно чувствуем истину в общем порядке и гармонии, подобно ученому, который по отдельному камню узнает линии величественного здания. В этих мелких, но ярко освещенных законах мы скоро находим следы великой общей гармонии, которая должна быть основой и венцом всего творения Божья.

Но должны ли мы, будучи христианами, страшиться этого обширного и могущественного закона? Да, конечно, если бы над этим законом не было ничего свыше; если бы эта гармония являлась как дивное выражение бездушных требований природы; если бы в нем видели только силу материи или игру огромного механизма, от вечности пущенного в ход, без всякого понятия о том, кто задумал для него план и дал ему первый толчок. Но не следует страшиться, когда над законом есть законодатель; над повелением - ум, отдающий его; над вечным законом - вечный и праведный Творец; над заповедью о любви - Сам Бог, который есть высшая любовь. Это доказывает нам Библия, и мы находим двойное подтверждение этого на каждой ее странице. С одной стороны, - она представляет Бога Живого, Вездесущего, Лучезарного во всех Его действиях, Входящего во все наши земные нужды, Питающего воздушных птиц и Одевающего полевые лилии. С другой стороны, - знаете ли вы, какое имя, после имени Божья, наичаще она повторяет? Это имя закона. Закон повсюду в Библии, начиная с дивного рассказа о сотворении мира, где Бог дал каждой вещи свой порядок, время и назначение; начиная с удивительных страниц книги Иова, где Предвечный является, давая законы солнцу, ветру, буре и кончая образованием народа израильского, по преимуществу народа подзаконного, на столько имеющего свои права на существование, на сколько он является среди людей представителем и носителем закона Божья. Какая страница во всей длинной истории израильтян наиболее важная и светлая? Какое начало и какое великое воспоминание господствует во всех сказаниях? Это обнародование закона.