Любовь есть закон, и этот закон должен сближать все существа в одну огромную гармонию. Вне этого закона, для ослушников, не подчиняющихся ему, остается только заблуждение, страдание и смерть.
Мы все знаем о том физическом явлении, которое называется притяжением, иначе сказать, о той еще необъяснимой причине, по которой частицы материи притягиваются одна к другой. Наука нам говорит, что это свойство присуще материи; что оно существует во всех телах, будут ли они в покое или движении, и что это составляет их сущность; что это свойство передается на всяком расстоянии и через всякое вещество. Когда оно проявляется между светилами небесными, его называют всемирным тяготением; когда оно является на поверхности земного шара, его называют тяжестью. Все те, которые наблюдали природу, знали это свойство с древнейших времен. Ньютон первый возвел это свойство в закон, выразив его в формуле, которую мы выучили наизусть еще в юности, и все дальнейшие наблюдения только подтверждали ее. Но этот закон, столь повсюдный в природе, не представляет ли собою высшей аналогии с законом любви, которая, подчиняясь нравственному порядку, должна соединить все разумные существа. Подобно тому, как нет ни одного атома вещества, который можно было бы изъять из закона физического притяжения, так нет ни одного мыслящего существа, которого можно было бы изъять из закона любви. Возлюби(ши)! Тысячу раз объясняли в порывах энтузиазма то впечатление всемирного порядка и гармонии, которое носит на себе следы разума высшего, нежели теория Ньютона, и который объединяет весь мир в пределах этой гармонии, подобно тому, как эта теория не оставляет никакого места случайностям в мире физическом. Я всегда проникаюсь самым глубоким чувством уважения к Библии, находя на одной из ее страниц, существующих уже более сорока веков, все собрание законов, заключенных навсегда в двух неизгладимых чертах: отношений Бога к людям и людей между собою.
Но как тяготение в мире физическом без управления стало бы слепым и разрушительным, так и любовь, эта могучая и непреодолимая сила, мало дала бы людям без высшего Божественного руководительства.
Не будем сначала защищать эту мысль и допустим, что любовь может быть возбуждаема различными способами. Предположим, что она неизбежна по самой своей природе, и, в сущности, она, прежде всего, есть действие тела и крови. Новорожденное дитя склоняется, не колеблясь, на грудь матери, потому что чудный инстинкт подсказывает ему, что тут его жизнь. Все наши первые побуждения такого же рода, но пробуждающиеся впоследствии страсти - слепы; они не признают осторожности и предостережений и всe, что может остановить их, производит в нас досаду и раздражение. Таким образом, во имя какой-то неизбежности, увлекающей людей, страсти развиваются в человеке свободно, без борьбы.
Свободная любовь! Это одна из теорий, которой увлекся наш век и которую множество романистов воспевают на страницах своих пламенных излияний. Свободная любовь! Сколько раз о ней мечтали в часы заблуждений? Сколько раз думали найти счастье только в ней? Сколько раз, в порыве безумия, попирали священные границы законной привязанности, тихий семейный авторитет и весь тот порядок, который Бог желал вложить в наши сердца! Ах, не склоняться более под тягостными обязанностями, освободиться от прежних оков, не вдыхать более атмосферы скуки, убедить себя, что мы связаны только "общественным договором", в котором тонкие умы не должны позволить себя обмануть, и предоставить своему сердцу стремиться к тому, что его влечет, пить из всех чаш, предлагаемых миром, опьяняться страстями, прелесть которых все увеличивается по мере того, как в них открываются новые стороны - сколько в этом заманчивости для горячего воображения и сколько ослепления! Посмотрите на молодого человека, знакомого с преступными страстями. Все в его позе, в языке и даже во взгляде выражает протест против ига чистых привязанностей. Они его раздражают и надоедают ему. Нежность, которой его окружают мать или сестра, бессильна против этого тяжелого заблуждения, иногда совершенно его ожесточающего. Он желал бы не верить ничему; он, сын доброй и честной матери, раздражается злобными речами против женской добродетели; он забрасывает других насмешливыми и оскорбительными словами; чтобы заглушить протест своей совести, он делается скептиком; выдумывает теорию, которая могла бы оправдать его поведение; ослепляет самого себя жалкими софизмами, пустоту которых он не желает понимать. И когда он порвал со всем тем, что зовут обязанности человека; когда он не имеет другого правила, кроме влечения на день и каприза на час: - он считает себя свободным и бросает презрительный взгляд на тех, которых религиозная вера привлекает к алтарю законных привязанностей.
Но мы не можем надолго оставить его радоваться; каждая мечта имеет свой конец, и его восхищение будет также иметь свое пробуждение, пробуждение печальное, полное горечи и часто - стыда. Знаете ли вы, братья, какое неминуемое наказание свободой любви? Это смерть самой любви. Произнося эти слова, я не повторяю только напыщенную фразу; я утверждаю вещь, тысячу раз доказанную. Вы не хотели наблюдать за вашим сердцем, вы не хотели его подчинить Божественным законам, не хотели его отвратить от запрещенных привязанностей и укреплять его в культе привязанностей святых. Ну, что же? Оказывается, что это сердце становилось все более и более неспособным любить; его сила расточалась в изменчивых капризах; его восторги и восхищения всё сокращались и редели; глубокие источники иссякли, и, поклонение свободной любви, о чем вы мечтали, заступило место влечению плоти, может быть пламенному, но поверхностному, которое вам не оставило ничего, кроме угрызений совести и презрения к самому себе.
Так было всегда. Посмотрите вокруг себя и ныне: масса позорного и мрачного опыта скажет вам, что тайная страсть есть злейший враг истинной любви. Вот что бывает с сердцем, презирающим закон Божий! - Посмотрим же теперь, сколько твердости и величия может дать он сердцу, повинующемуся ему.
Рассмотрим сначала возражение, которое нам противопоставляют. Справедливо ли говорят, что сердце не может иметь закона и что истинный характер привязанности не подчиняется никаким повелениям.
Справедливо ли указывают на то, что в каждом человеке есть сфера, где царствует лишь необходимость и, так называемая, судьба. Говорят, что наши действия управляются нашим темпераментом, старыми, унаследованными привычками и влечениями нашей плоти. Кроме этого, материалисты не видят в человеке ничего; нравственная свобода существует для них только как иллюзия и пустое слово.
Но, очевидно, что человека можно воспитать. Какая же цель воспитания? Уменьшить в человеке все, зависящее от инстинкта и первой случайности, развивая в нем разум и волю.
Это понятно в умственном отношении. Наши чувства указывают нам на солнце, склоняющееся к горизонту; выступает наука и говорит, что чувства нас обманывают, что солнце неподвижно, что только наша планета движется к востоку.
Инстинкт нам говорит, когда мы подверглись оскорблению: "отвечай тем же и мсти за себя", но общественное воспитание вступается, обезоруживает и останавливает на наших устах даже слово ненависти и угрозы, и учит нас прибегать к защите закона. Инстинкт побуждает нас к удовлетворению всех наших плотских склонностей; но является рассудок и объясняет нам, что если бы это было так, общество сделалось бы ареной, открытой для всех враждебных стремлений, т. е. для жизни дикой и животной, тем более опасной, что животным является человек, существо по преимуществу разумное. Таким образом, мы признаем правила или законы из весьма понятной пользы их.
Однако достоверно, что сердце может быть воспитано так, что оно станет выше всякого инстинкта. Сердце может подвергаться и другим побуждениям, кроме необходимости; может в некоторой степени управляться и смягчаться силой воли. Те, которые говорят: "любит тот, кто может", не знают нашей природы со всеми ее бесконечными источниками, а судят о ней поверхностно, унижая ее.