Перед подобным возражением робкая и приниженная вера должна была бы, по - видимому, остаться безответной, но между тем я нахожу ответ на это возражение в нем самом. Вы утверждаете, что природа непреложна и что я своей молитвой не могу ни изменить, ни задержать течение событий. Верно ли это? Почему же вы, рассуждающие таким образом, совершаете, например, движение? Почему вы ищете пропитания? Почему сеете? Для чего строите? Каждое из ваших действий есть очевидное противоречие вашей системе. Вы утверждаете, что не можете изменить природы и ее законов, а сами каждую минуту изменяете. Вы подымаете, например, камень и уже этим одним нарушаете закон тяготения, который удерживал его у земли. Вы сообщаете больному и почти разложившемуся члену новую жизнь, которая его должна преобразить; вы прививаете дереву ветвь, которую природа сама по себе не воспроизвела бы никогда, вы превращаете в орудия труда и жизни те грубые силы, которые, будучи предоставлены самим себе, внесли бы всюду разрушение; вы извлекаете из самого яда элемент, который отдаляет смерть: все это вы делаете. Вы постоянно и беспрестанно действуете на мир и на людей. Скажу более: вы иногда противитесь даже Самому Богу вашим своеволием и произволом, а между тем, когда я хочу молиться, вы останавливаете мои порывы, противопоставляя моей молитве неизменность природы.
По какому же это праву? Как! Моя рука может изменять природу; мой ум может заставить послужить эти слепые силы к моей пользе, почему же моя душа одна осталась бы перед ней бессильною и обезоруженной? Вы не можете же отрицать приводимых мною фактов? Если же вы их допускаете, то вся ваша система фатализма рушится. Не верно то, что природа непобедима и что мы не можем ее укрощать. Для меня этого достаточно, и моя душа, свободная от этой системы, которая ее порабощает и унижает, может отныне молиться в безусловной уверенности, что, по слову Иисуса Христа, "Все возможно верующему" (Марк. IХ. 23).
Я знаю, что нам ответят. Скажут, что когда человек действует на природу, он действует заметным образом, который каждый из нас может видеть, и что нет никакого отношения между этим очевидным действием и предполагаемым действием молитвы. Но дело не в этом. Вопрос шел, как вы это знаете, о том, что человек может изменять природу, и мы видели, что он в состоянии это сделать. Теперь мне говорят, что нельзя понять, каким образом подобное действие совершится под влиянием молитвы? Поскольку есть такие вещи, которые были бы вполне понятны для нас и разрешимы? Понимаете ли вы, как воля, будучи духовной, может действовать па материю, вещество? Знаете ли вы, как моя рука слушается моей мысли? Не окружает ли нас здесь тайна отовсюду, и более просвещенные более ли проникают в разрешение этих тайн, чем самые простые смертные? Когда земледелец бросает на своем поле семена, знает ли он, каким процессом они пустят росток, какой непонятной тайной произойдет жизнь из разложившегося зерна? Он не знает этого точно так, как не знаете этого вы, как не знают и самые ученейшие из людей, но все-таки он доверяет свое зерно земле. Я сам также знаю, как действует моя молитва и предоставляю это на волю Божию, но я молюсь с полною уверенностью, что это духовное семя найдет свое поле и пустит росток для вечности.
Нам противопоставляют еще другое возражение, когда мы утверждаем, что посредством молитвы мы можем изменить течение вещей и располагать к себе благоволение Божие. Нам говорят, что это - значит сомневаться в мудрости и благости Божией, в непомерной гордости, заменяя Его действия нашими, и что единственное положение, подобающее нам по отношению к Нему, это ожидание и покорность Его воле.
Устраним из этого возражения все, что нам кажется в нем неправдоподобным. Когда мы говорим, что человек привлекает своей молитвой милость самого Бога, то мы переводим на язык людей вещи, которые нас превышают, так как наша воля, конечно, бессильна, чтобы подчинить себе волю Божественную, и за ней остается последнее слово и объяснение всему. Сказав это, мы заметим, что возражение, поставленное нам, разрушается, как и предыдущее, само собой. Нам говорят, что мудрость и благость Божии должны препятствовать нам обращаться к Нему с нашими мольбами; но что ответили бы вы тому, который, во имя того же самого принципа, начал бы осуждать человеческий труд? "Вы трудитесь, вы работаете, скажет он вам, но не значит ли это сомневаться в Божественном попечении о нас? Не значит ли это требовать замены действий Божества своими? Бог благ, Он, очевидно, хочет, чтобы вы жили. Предоставьте же Ему заботу о вашем существовании!" Что можно на это отвечать, братья? Можно ответить: "да, конечно, Бог хочет, чтобы я жил, но хочет, чтобы я жил, работая; для чего Он вложил в меня стремление к труду; а если я не слушаюсь этого стремления, то Его воля, как бы ни была блага, не исполнилась бы в отношении меня. От меня и моего труда зависит исполнение воли Божией". Я думаю, что на такой ответ нельзя ничего возразить. Относительно молитвы можно сказать то же, что и относительно труда. Да, Богу угодно, чтобы такая-то цель была достигнута и такой-то результат получился, но Он поставил для этого одно условие: работу души, молитву. Если я не стану молиться, Божественная воля в отношении меня не исполнится. Если я не молюсь, благословение Божие не снизойдет на моих близких, на людей, на мир; если я не помолюсь, несчастья и случайности не пощадят меня. Молясь, разве я осмеливаюсь быть мудрее Бога или хочу изменить Его волю согласно с моею? Это было бы нелепым и возмутительным предположением! Нет, совсем наоборот: я хочу только отвечать Его желанию, я хочу поступать согласно с Его волей и содействовать осуществлению Его Божественных предначертаний. В этом и заключается моя высшая слава!
Теперь у нас остается еще одно возражение, братья, наиболее распространенное и чаще всего употребляемое. Оно, говорят нам, заимствовано из опыта. "Если бы, говорят, молитва была на самом деле действительна и могла бы влиять на других, на события, на мировой порядок, то последствия ее были бы очевидны для всех, А разве кто их видит? Разве наиболее верующий избавлен от бедствий и менее испытывает их, чем другие? Ангел смерти разве проходит мимо его дома, щадя его первенца, как это было у евреев? Самые сильные искушения и большие беды разве не касаются тех, которых Он любит? Мы слышим молитвы, но разве видим ответ на них" О, христиане, жертвы великодушного заблуждения! Что сделано для нас вашим Богом?
Вам знакомы эти речи, братья? Сколько раз вы слышали их! Сколько раз скептики пользовались ими для своих тонких насмешек над молящимися! Как часто, может быть, эти сомнения действовали на вашу впечатлительную душу и колебали вашу искреннюю веру в помощь и содействие Божие? Но те, которые намереваются судить таким образом о последствиях молитвы, могут ли они распознать эти последствия? Знают ли они, насколько эти молитвы были чистосердечны и искренни? Знают ли, какое чувство внушило их? Они удивляются их недействительности, нужно бы сперва узнать, могли ли они вознестись к Богу и достигнуть Его. Что скажете вы о молитвах, раздающихся на почве эгоизма, преступления, порока или страсти?
Итак, для того, чтобы оценить видимое действие молитвы, нужно, братья, прежде рассмотреть, какова наша молитва сама по себе. Но какой же человеческий взгляд мог бы определить эту им цену и стоимость? Сектатор, просящий у Бога успеха в проповеди своего учения, думает только о себе, об успехе своих мыслей и своей партии; отец, молящийся за своих детей, думает только об их земном счастье и с гордостью и самодовольством взирает на их блестящую будущность; человек огорченный, доселе не думавший о Боге, и имеющий вероятно забыть Его завтра же, вспоминает о Его существовании только для того, чтобы попросить у Него эгоистически о своем избавлении, и, не заботясь о бедствиях других людей, думает, что только он - привилегированный предмет Его милости; порочный и испорченный, просящий о неведении в соблазн, но таящий в сердце своем преступную цель, - разве все эти люди истинно и на самом деле молились? Можно ли после этого удивляться, что столько молитв их осталось без ответа? Еще раз: вам ли судить о путях Божиих? Вот о чем нужно было, прежде всего, попомнить, а не обсуждать столь близоруко пути Провидения. Теперь же рассмотрим поближе сделанное нам возражение.