– Как вы считаете, мог ли бы при Курчатове случиться Чернобыль?
– Вы знаете – я часто думал об этом. Выступал. Один раз даже на такую, казалось бы, парадоксальную тему "Курчатов и Чернобыль". Да, да – не удивляйтесь… Нет, Игорь Васильевич никогда бы такого не допустил. Я считаю, главный виновник тут Доллежаль. Крупнейший конструкционный просчет. Полное отсутствие аварийной защиты. Плюс малограмотная документация. К тому же руководили Чернобыльской неспециалисты. А единственного серьезного физика во время рокового эксперимента вообще отправили на военный сборы.
Я тогда много выступал с критикой. И в Обнинске в том числе. Я ведь руководил лабораторией по ядерной безопасности в системе Минсредмаша. И достаточно ясно представлял себе, почему это произошло и кто в этом виноват. Была тут, кстати, ответственность и обнинской науки. Мои выступления, ясное дело, многим не понравились. И, в конце концов, я был уволен.
Зато теперь в конструкции реакторов чернобыльского типа, так называемых РБМК, внесены существенные изменения. И они стали очень надежными и стабильными. Те же литовцы, кстати, делают большую глупость, закрывая свою Игналинскую АЭС. Якобы с экологической точки зрения. Зря они это делают, зря…
– А как вы вообще попали в ядерную физику? Да еще к сразу к Курчатову?
– В 44-м мне было двадцать пять. Пришел с фронта на костылях в тремя ранениями. За плечами Харьковский университет, аспирантура и два года на фронте. Я учился на кафедре Синельникова, который. Как я потом узнал, привел Курчатова в институт Иоффе. Ну, вот я к Курчатову и направился. Назывался тогда его институт Лабораторией N2 Академии Наук СССР. Ну, пришел. Слава Богу, догадался на одном костыле придти – не на двух. "Ну, кто вы?" – спрашивает Курчатов. Физик, говорю. Харьковский университет. Кафедра Синельникова. "Но мы ведь не собес, – глядя на мой костыль, говорит Курчатов. – Да и вакансий пока нет. Хотя, надо подумать…"
Короче, мне крупно повезло. Дело в том, что я жил тогда на квартире у своих знакомых. На кухне. А этаж был девятый. Так что пока я доскачу сверху вниз или снизу вверх на своем костыле, нога-то и разработается. Через месяц я вновь явился к Курчатову. "У какой у тебя бравый вид, – сразу обрадовался он. – Что такое рентгеновская дозиметрия знаешь?" "Ну, в общем, так, более-менее", – начал было выкручиваться. А потом уже откровенно: "Игорь Васильевич, ведь два года на фронте… Пехота…>> "Ну, а биологическая защита?" – продолжал допрашивать Курчатов. Ну, чего-то, видимо, я там такое ответил. Вот так и стал заниматься реакторными технологиями.
– Видимо, прогресс был существенный, коль вы даже успели получить две Сталинские премии за атомный проект?
– Да, это были 49-й и 51-й годы. Мне удалось внести ряд революционных изменений в конструкцию реактора. Конечно же, они могли быть реализованы только при горячей поддержке Игоря Васильевича, который потом поставил меня в своем институте замом по науке. Правда, научная настырность меня иной раз и серьезно подводила. Однажды я просто обнаглел. Это был 52-й год. Я проводил эксперимент. Приехали Бочвар, Зельдович и Флеров. Эксперимент касался проверки одного из предположений Курчатова. Оно подтвердилось.
Я докладываю результат. Тут открывается дверь и входит Курчатов. В пальто, в бобровой академической шапке. Я спешу его порадовать да и возьми и ляпни: "Игорь Васильевич, однажды вы оказались правы". Тот обиделся: "А до этого я что, вообще был не прав?" Представляете – и это я сказал о человеке, которого больше всех уважал! О выдающемся ученом! Ужасно…
– А еще какие эксперименты запомнились?
– Ну, например, первая лампочка, которую мы зажгли от нейтронов. Первая в мире. Когда я защищал в 65-м докторскую диссертацию и мне оппонировали Марчук и Флеров, то кто-то спросил: "А зачем вы в диссертацию включили этот факт? Это несерьезно. Просто игрушка какая-то – и все". На что Лейпунский заметил: "А между прочим, вся наука об электромагнетизме начиналась когда-то с игрушки»…
Межпланетный мечтатель
(Отец космонавтики Константин Циолковский)
"В мои годы умирают, и я боюсь, что вы уйдете из этой жизни с горестью в сердце, не узнав от меня (из чистого источника знания), что вас ожидает непрерывная радость", – торопился успокоить замученное проблемой человечество великий калужский старец. Циолковский щедро делился своими открытиями: техническими и философскими. И дабы доходчиво их донести, сделался беллетристом. Великим, но толком, похоже, так и непрочитанным…