«Дьявол», как всегда, крылся в деталях. А именно – объяснимая, как считали в ИРТО, несведущность изобретателя-самоучки в достаточно далеких от его интересов газо- и термодинамике, закономерностях теплопроводности и теплообмена. Скажем, предлагая нагревать рабочий газ отработанными выхлопами двигателя, Циолковский мало учитывал степень теплопотерь с таких гигантских, как у его дирижабля, поверхностей, что в принципе не оставляло шансов поднять в небо не только полезный груз, но и саму металлическую оболочку летательного аппарата.
Идти же проторенным в мировом дирижаблестроении путем – использования более легких мягких и полужестких конструкций – было куда опасней. Ибо рабочим газом чаще всего являлся водород, любое соприкосновение которого с воздухом давало опаснейшую гремучую смесь. А разгерметизироваться таким нежестким оболочкам было проще простого. Да и управлять ими в небе было слишком неудобно. Циолковский это понимал и, собственно, последовавшие неудачи таких аппаратов, опасения подтвердили. Как, впрочем, не избежали трагедий и дирижабли с жесткой конструкцией. Например, тот же «Гинденбург». К счастью, Циолковский до страшной катастрофы этого немецкого гиганта не дожил. И умер в полной уверенности в скорой победе своих любимых дирижаблей над всеми прочими аппаратами в небе.
Любовь эту Циолковский сумел вселить не только в горячие сердца романтиков победившей революции, но и в души своих родственников. Спустя три дня после похорон ученого семья в благодарственном письме товарищу Сталину постаралась заверить вождя в том, что дело изобретателя будет продолжено и самый младший внук Циолковского – 8-летний Леша – уже решил стать пилотом «дедушкиного дирижабля». Не отставали в клятвах верности дирижаблестроению и органы власти. Совет Народных Комиссаров и ЦИК на следующий день после кончины выдающегося ученого принимают решение о присвоении Московскому комбинату дирижаблестроения имени К.Э.Циолковского и установлении на территории Дирижаблестроя его бюста.
Сами же работники Дирижаблестроя в эти судьбоносные дни не устают рапортовать в прессе о своих планах: «Дирижабль Циолковского будет построен», «Вся страна следит за нашей работой», «Дирижабль Циолковского будет реять над страной». В письме же самому товарищу Сталину работники Дирижаблестроя торжественно клянутся: «Преодолевая огромные трудности, мы в деле создания цельнометаллического дирижабля продвинулись настолько вперед, что берем на себя смелость заверить Вас и в Вашем лице нашу великую партию и ее ЦК в том, что уже в ближайшее время наша страна получит первый цельнометаллический воздушный корабль».
Дирижабль Циолковского так и не был построен. Да и сама идея дирижаблей постепенно стала уходить в прошлое. Уступая место более конкурентоспособным – авиации и космонавтике. Оставляя, впрочем, на память о себе вспышки небесного романтизма и одухотворенного изобретательства. Подчас даже в самых неожиданных местах оставляя. Скажем – в одной из красивейших станций Московского метрополитена – Маяковской. Отделанной, как гласит легенда, из металлических профилей, оставшихся от неразделенной любви серебряных аэростатов и голубого неба…
Разогревший Вселенную
(Физик Георгий Гамов)
Когда доцент Соколовский на лекции по ядерной физике у нас в МИСиС рассказал, что первооткрыватель альфа-распада Георгий Гамов собирался сбежать вместе с женой из Советского Союза Чёрным морем на двухместной байдарке, я стал как-то более сосредоточенно вникать в тонкости физики ядерных хитросплетений. Снующие в разные стороны стрелочки ядерных реакций, латинские и греческие поименования участников доселе вполне неосязаемых нейтронно-протонно-электронных битв, кипящие где-то в бездне невидимости мегаэлектронвольты излучений – всё это почему-то тут же обрело лицо и осязаемость, наполнилось чьим-то неукротимым духом, снабдилось бурным темпераментом, короче – снискало вполне себе чувствительную человеческую плоть.
С тех пор вполне физически академичный альфа-распад стал восприниматься мной не только, как классическое проявление квантомеханического туннелирования частиц, но и особого туннелировния по жизни его первооткрывателя – великого физика-перебежчика Георгия Гамова. Именно часто "туннелировавшего" в науке и в быту, то бишь не редко чудом проникавшего при надобности сквозь, казалось бы, непреодолимые интеллектуальные и прочие барьеры. И неожиданно объявляющегося то тут, то там с взрывающими науку великими идеями. Идеи эти Гамов, как правило, выводил в свет и ставил на ноги, оставляя дошлифовывать детали другим. А сам "туннелировал" дальше, воскресая в совершенно новых научных ипостасях. От теории альфа-распада – к космологии, от космологии – к генетике, от генетики – к писательскому ремеслу, перемежая всё это альпинизмом, мотициклизмом, анекдотами и каламбурами, в коих Георгий Антонович прослыл небывалым виртуозом. Причем настолько совершенным в своей меткости и колкости, что многие сомневались, не главная ли это профессия Гамова – острить.