– И чем тогда занимались математики в ФЭИ?
– По большому счету одним важным делом – создавали математический аппарат для реализации тех идей, что выдвинул наш научный руководитель Александр Ильич Лейпунский. Это – быстрые реакторы, которые были реализованы от самых маленьких, 5 кВт, до больших – в Белоярске. Затем – промежуточные реакторы. Те пошли на подводные лодки. Ими я тоже вплотную занимался. Лейпунский был настоящий научный талант. Мы его чрезвычайно чтили. Он давал свободу. Главным образом – свободу мысли.
Александр Ильич всегда с интересом слушал другие мнения. Сам прекрасно знал английский – недаром ведь у Резерфорда работал в Кембридже. Получал все американские и английские журналы. Был в курсе всего, что делается там по ядерной тематике. Поэтому ФЭИ по многим научным вопросам всегда шел чуть-чуть впереди остальных. В итоге я написал книгу «Методы расчетов ядерных реакторов». Потом – вторую. Она немедленно была переведена в США и Китае. Через полмесяца после издания – это удивительно…
– Математика ядерных реакторов, стало быть, в Обнинске вас захватила полностью?
– Нет, потом произошел небольшой зигзаг. Вызывает Курчатов – меня вызывает, Дубовского, Харитона, Бочвара. Едем в его институт, где он нам и говорит: «Друзья, бросайте вы свою ядерную науку. Более важно сейчас – ядерная безопасность». Нужны были расчеты по безопасности всех реакторов: такой-то вид реакции, такой-то замедлитель и т.д. И мы засели за это дело. В ноябре 1961 года на коллегии министерства Курчатов докладывает: задание по ядерной безопасности выполнено. Мы этим очень гордились. По-моему, это было последнее задание, в котором он принимал участие. Через неделю Игорь Васильевич умер…
– Великие имена: Курчатов, Славский, Лейпунский…
– Я много проработал с Александром Ильичом. Он был моим оппонентом по докторской диссертации. Создал два мощнейших научных направления: энергетические реакторы на быстрых нейтронах и промежуточные для подводных лодок. Конечно, большой вклад внес и в космическую тематику, и в физику твердого тела. Однако главная заслуга Лейпунского в том, что сумел сколотить в ФЭИ научный коллектив, выполнивший все эти задачи.
– Что это был за человек?
– Уникальный. Ведь вы знаете, что его жена – директор математического института на Украине – не захотела с ним ехать в Обнинск. И он жил тут один. Жил и работал. И много, скажу я вам, работал. Москва – Обнинск, Обнинск – Москва. Министерства, смежники, КБ, институты. И, конечно, наука. Короче, заработал первый инфаркт. Слег. Вновь учился ходить. Сначала по 5 шажочков в день, потом – по 10, после уже – по 100. До Белкина стал постепенно прохаживаться – в общем, вернулся в строй. Но через два года – второй инфаркт. И то же самое: постель, первые шаги после болезни, рабочий кабинет. После третьего инфаркта мы уже Александра Ильича потеряли.
– Гурий Иванович, давайте из Обнинска сразу же перенесемся в Москву, в Академию наук. Как вы стали ее президентом?
– Меня пригласил Горбачев. Говорит: «Будешь президентом академии?» А я так довольно смело отвечаю: «А что – буду». У меня ведь уже был за плечами опыт руководства Сибирским отделением. 100 академиков как-никак и член-корров. Так с 1986-го по 1992-й я у руля и стоял.
– Что сложней оказалось: заниматься наукой или ею руководить?
– Честно скажу, что более мучительного периода, чем тот, когда я был зампредседателя Совмина, а я в 80-е занимал еще и эту должность, в моей жизни не было. Ни сна, ни покоя. Ни выходных, ни праздников. В руках у меня были сконцентрированы тогда колоссальные средства – до 6 процентов всего советского ВВП. Именно столько государство выделяло на науку. Один президентский фонд, из которого я мог лично выделять средства на те или иные научно-технические направления, доходил до 200 млн. долларов.
– Спору нет, у советской науки тогда был хороший финансовый задел. А вот у главы этой науки? Вам лично в те времена удалось разбогатеть?
– Безусловно. Значит так: три сына, и все трое – доктора наук. Семья 18 человек – каково, а?.. Конечно, богатый. Деньги? А что деньги – они приходят и уходят. Тут мне, честно говоря, похвастаться нечем. Да и не из-за них, в конце концов, мы работали…
Русский царь математики
(Пафнутий Чебешёв)
Одна из самых малых и неприметных калужских улиц носит имя одного из самых великих уроженцев ее земли – Пафнутия Львовича Чебышева. На ней пять домов. Есть, правда, улица и короче – с одним домом. Но она имени человека и вовсе в Калуге не бывавшего – Михайло Ломоносова. Академическая наука в городской топонимике отражается весьма прихотливо. Да и не только в ней. Так повелось. Почему – Бог ведает…