Выбрать главу

«Удивительно светлая голова и золотые руки, – вспоминал бывший директор ФЭИ Олег Казачковский. – Всё умел. Мы занимались как-то созданием модели кольцевого протонного ускорителя. Там была такая кольцевая камера. Довольно сложная штука. И вот однажды приходит расстроенный Малых и говорит: Делайте со мной что хотите, но я камеру сломал“. Ну ладно, говорю, сломал так сломал, а дальше-то что? „Сделаем“, – говорит Малых. Так собственными руками и восстанавливал…»

Казачковский припоминал первый день появления Малых в Обнинске в далеком 1949 году. В кабинете Лейпунского увидел молодого паренька. «Это наш новый сотрудник, – отрекомендовал контуженного солдата академик Лейпунский. – Я направляю его в вашу группу лаборантом». «Я никак не мог взять в толк, – вспоминает тот давний разговор Олег Дмитриевич, – чего это ради Лейпунский взял на себя разговор с рядовым лаборантом. Он никогда не занимался их трудоустройством. С его-то загруженностью. А тут вдруг сидит и беседует…» Собственно, это и было то кадровое чутье, благодаря которому первым руководителям ФЭИ удалось привлечь в Обнинск массу «ломоносовых». «Дьявольски талантливый самородок», – восхищенно отозвался о нем первый директор ФЭИ академик Дмитрий Блохинцев. «Если есть герой в Обнинске, то это Малых», – вторили ему в министерстве. Между тем сам «герой» метался между Москвой, Обнинском, Электросталью и Усть-Каменогорском. В первой пробивал проекты и получал нагоняи («Нам в Москве столько рогов понаставили, – делился как-то с подчиненными результатами своей командировки Владимир Александрович, – что за целый квартал не поспиливаешь»). В Обнинске нагромождал циклопические 14-метровые башни для экспериментов со своими ТВЭЛами. В Усть-Каменогорске и Электростали налаживал их серийное производство. Всё получалось. Правда, для этого иногда приходилось ставить токарные станки «на попа» и пугать жителей Обнинска оглушительными (не путать с разрушительными – их не было) взрывами.

Был страшно серьезен. Когда дело касалось надежности его ядерных детищ. Для тех же атомных подлодок разработал три варианта ТВЭЛов. Все испытал. Добился максимальной надежности. И тем не менее в заключительном отчете сделал приписку от руки: «Применение является оправданным риском». Его специалисты взмолились: «Владимир Александрович, всё уже миллион раз проверено-перепроверено!..»

Был страшно несерьезен, когда дело не касалось надежности его ядерных детищ. «Вы рассеянны. Как тысяча профессоров», – подтрунивал над своими не в меру собранными подчиненными Малых. «А вы, любезный, – обращался к другому, – радуетесь, будто ваша жена промахнулась утюгом». «Сейчас наше начальство повернулось к нам боком, – разъяснял своим сотрудникам суть „политики партии и правительства“ маститый острослов, – а раньше было повернуто тем местом, что неудобно даже говорить». Шутил всегда, даже тогда, когда было не до шуток. «Я сейчас страшно занят, – сердился Малых, – так что попрошу вас испариться, и желательно без сухого остатка».

Печально, что «испарение» самого Малых (как, впрочем, и ряда его выдающихся соратников) по-прежнему скрыто завесой таинственности. «Его просто ушли», – говорят одни. «Отправили перед смертью в почетную ссылку в институт метрологии», – утверждают другие. «Характер был сложный, потому и…» – недоговаривают третьи. «Жалко, что не сумели отстоять», – раскаиваются четвертые. И очевидно, в знак раскаяния ученый совет ФЭИ принял решение: в ознаменование заслуг Владимира Александровича установить его портрет в институтской галерее. В одном ряду с Блохинцевым, Лейпунским, Бондаренко…

Отец кристаллов

(Химик и металлург Ян Чохральский)

Признаюсь, Чохральским я проникся давно. Лет 40 назад, как минимум. Ровно с тех пор, как оказался в студентах МИСиС. Когда на лекциях по материаловедению полупроводников доцент Дашевский скрупулезно перечислял нам все достоинства метода по выращиванию кремниевых кристаллов имени какого-то неведомого нам то ли чеха, то ли поляка, то ли серба, а может даже немца – некоего Чохральского.

Кто это такой был, мы не знали. А преподаватели тоже не углублялись. Более того, как выяснилось впоследствии, не особо жаловали в социалистические времена это имя и на родине талантливого ученого-металлурга – да, именно в Польше. Вполне возможно, что фамилию «Чохральский» мы, советские студенты Института Стали, а затем – инженеры металлургических отраслей слышали куда чаще, нежели соотечественники выдающегося ученого – поляки.