Скорее он был сосредоточенный. «Сахаров постоянно что-то писал в ходе судебного заседания», – рассказывал мне много лет спустя один из старейших калужских журналистов, посланный по заданию Калужского обкома партии на этот процесс. Понятно – не в качестве репортёра, а более – «представителя общественности», негодующей массовки. «Все скамьи были заняты специально привезенными из Москвы "гражданами" в одинаковых костюмах, – вспоминал сам Андрей Дмитриевич этот день в Калужском облсуде. – Их одинаковые серые шляпы ровными рядами лежали на подоконниках… Такая система – заполнять зал сотрудниками КГБ, а также другой специально подобранной и проверенной публикой (с предприятий и из учреждений, райкомов и т. п.) – является стандартной для всех политических процессов».
Этих процессов на Карла Маркса, 6, повторюсь, было немало. С приездом в Калугу видных учёных, писателей и даже дипломатов. Ни об одном, естественно, нет в
местной историографии никаких упоминаний. В городе это не принято вспоминать. К краеведению, видно, не относится. В том числе – и роль Калуги в судьбе Нобелевского лауреата. Ключевую, как признавался сам Андрей Сахаров, ставшей местом встречи с будущей женой. И главной точкой на карте, куда выдающийся физик и правозащитник хотел бы отправиться в путешествие сразу же после свадьбы с Еленой Боннэр.
«Калугу придумал Андрей, – вспоминала первую совместную поездку весной 1972 года Елена Георгиевна. – Он очень трепетно относился к местам, где мы бывали вместе. Всегда прозревал в них некую судьбоносность. И хотя утверждал, что впервые увидел меня у Валерия Чалидзе, местом встречи считал Калугу. Была
очень весенняя весна. Мы с подачи Андрея посетили музей Циолковского… Бесцельно бродили по городу, вышли к набережной. Она высоко над водой! И противоположный берег! Он весь был как Ах! – весь – бело-розовое облако, под которым едва намеченными видны темные стволы. А над ним нестерпимо голубое небо. Как будто все “Вишневые сады” и Чехова, и всего мира решили лично нам показать себя в своей невыносимо прекрасной весенней силе. Ужинали в гостинице припасами, привезенными из Москвы. А по дороге к ней купили колоссальный букет сирени. В номере никаких ваз не было, и мы пристроили его в пластмассовую мусорную корзину. Запах стоял такой, будто спали в кустах сирени. Так и осталось в памяти от старинного города Калуги здание суда в 1970 году да цветущие калужские сады и аромат сирени в 1972-м».
О них много потом чего напишут. И плохого, и хорошего. Первого – больше, второго – убедительней. Будут и проклятия, будет и уважение. Ненависть и почитание. Забвение и память. Обоим.
Сахарова сегодня не очень чтят. Не в «тренде»: за его критикой Афганской войны легко угадывается сущность всех последующих наших «освободительных». Со свободой был обручён точно с женой, болезненно не выносил тоталитаризм. Сначала укреплял его термоядерными бомбами, затем с тем же отчаянным усилием взялся за демонтаж. За прозрение заплатил жизнью: после очередного выступления на Съезде в 1989 году остановилось сердце. Елена Боннэр на похоронах мужа зарыдала: «Ты обманул меня! Обещал мне ещё три года!» Андрей Сахаров был уверен, что умрёт в 72. Елена Георгиевна пережила мужа на 21 год.
Улица в Калуге, где они познакомились, сегодня больше известна, как Золотая аллея – любимое место прогулок и фотосессий для новобрачных. А напротив некогда грозного здания бывшего облсуда сооружено "Дерево счастья". Есть примета: если молодые приедут на это место и прикоснутся к дереву – их уже не разлучить… Хотя тут же, в трёх шагах – совсем иная инсталляция: варварски обломанный букет гранитных столбов. Мемориал жертвам политрепрессий
. Так и стоят они в Калуге рядом: судилище, чистилище, рай…
Ключи от кладовой науки
(О том, кому они принадлежат)
Похоже, не столько они верили в Бога, сколько Бог – в них. Они его не искали, но однажды нашли. Не разглядели, но безошибочно почувствовали. Горячий локоть. Глубокий вздох. Где-то рядом с собой – в тесноте Вселенной. Почтительно сняли шляпы и пропустили вперёд. Едва успев ощутить исчезающую в глубине пространства-времени царскую поступь.
«Природа показывает нам только хвост льва, – пишет один из них. – Но я не сомневаюсь, что хвост принадлежит льву и лев существует, даже если он не может показаться нам весь сразу». Это – не признающий никаких научных авторитетов Альберт Эйнштейн. В грозном 1914 году. После завершения работы над гравитационными уравнениями. В разгар поиска ключей к законам Вселенной. В благоговейном почтении перед устройством открывающейся этими ключами Его мастерской.