1. Неофит разделяет загробное спасение и земное течение жизни. Норма нашей веры — что спасение начинается здесь — не в смысле только трудов, а именно в религиозной жизни души. Душа уже здесь живет Богом, чая смерти как полного осуществления уже имеющейся жизни в Святом Духе, как рождения в полноценную жизнь вечную; и все труды предпринимаются, как мы уже сказали, в виду получения духовного плода уже здесь. Об этом говорит свт. Феофан: богообщение, хоть в малой степени, должно обязательно быть именно сейчас. Неофит под предлогом неправильно, максималистски понимаемой «грешности» и «недостоинства» земную часть духовной жизни умаляет.
2. С первой ошибкой тесно связано стремление обрести «гарантию спасения». Эта гарантия полагается в формах церковной жизни. Мы уже говорили, что форма в Церкви —
лишь «обряжение» жизни Духа; нет Духа — бесполезны формы; неофит же к Духу «здесь» относится недоверчиво; поэтому он ищет опереться на устойчивые сложившиеся
формы. Отсюда — неумеренная «борьба за Православие», понимаемая как консервирование исторически сложившегося внешнего чина Церкви; отсюда — покривление внутрицерковных отношений, завышенное, магическое понимание правила, послушания, Иисусовой молитвы и прочих частных вещей.
Неофит думает: вот, вдамся в полное послушание — и точно спасусь; или — вот, буду неукоснительно соблюдать правило — и спасение гарантировано. Но гарантии спасения, так понимаемой, внешней, формальной, нет. Есть процесс жизни — сложный, болезненный, процесс личного, под «свою ответственность», стяжания Духа Святого, этого Единственного залога спасения — но не гарантия типа «страхового полиса».
3. Неофиту очень свойственны две вещи: болезненное осуждение всех и вся, — ибо все мы так или иначе сталкиваемся с нарушениями внешних форм; вот эти нарушения
вызывают крайнее осуждение. Ярче всего это качество неофита видно из его отношения к не–православным людям. Неофит уверен в их погибели и даже часто злорадно желает ее всем. Он занимает крайне жесткую позицию в отношении всякого церковного разномыслия, называя его, например, модернизмом, обновленчеством, экуменизмом, и проч., — в то время как опыт свидетельствует, что нормой правильной христианской жизни является все большее со временем помягчение к носителям таких явлений, — разумеется, с трезвым пониманием их сути и без того, чтобы ввергаться в них.
Вторая вещь — полное отсутствие необходимейшего для спасения внутреннего расположения — смирения. Напомню вам, что смирение — это не то, когда тебя унижают или над тобою издеваются, а ты этому способствуешь или это попускаешь. Смирение — это религиозное чувство, когда Дух Святой приносит в душу мир и истину, т. е. совершенно отчетливое осознание, кто я такой, каково мое место в мире. Смирение — это правда о себе, об отношениях с Богом, миром, другими людьми. С нашей стороны смирение начинает стяжаваться нравственной деятельностью, в начале которой лежит осознание своей меры,
т. е. когда человек всеми силами добивается, с помощью Божией, истинного осознания себя и всех своих отношений.
Неофит этого не имеет. Он с легкостью решает за Бога, кого Он спасет, кого нет; он скор на осуждение других людей, на суждение об их внутреннем состоянии, об их участи; он твердо знает, что правильно, а что неправильно в церковной жизни. За всем этим он не видит себя. Неофит поэтому лишен и покаяния, — оно у него заменено самоугрызением, ложным самоуничижением, которое он считает смирением; все это сочетается с тяжестью неофита для всех его ближних. (Напомню, что покаяние — религиозное чувство и делание, в основе которого лежит то же смирение — т. е. правдивое видение себя, своей падшести, но и своей меры, своих отношений к Богу и миру; если же человек себя не видит именно правдиво, с учетом всего — что есть как раз свойство смирения, то и покаяния у него нет, а есть лишь имитация, подмена его, кстати, губительно действующая на психическое здоровье.)
4. Отсутствие смирения очень ясно видится из того, что когда неофитствующий читает Св. Отцов (а он только их и читает, потому что все иное, внешнее, вся культура, социум неофитом отвергаются, как греховное, недуховное, неправославное), — он «как свое» воспринимает высочайшую меру избранников Божиих; но по своей фундаментальной зависимости от внешнего самое это подвизание, христианский подвиг, понимает исключительно в копировании внешних форм жизни Св. Отцов.
Вообще отношение неофитствующих к Святым Отцам заслуживает особенного внимания. Их любимый лозунг — «жизнь по Св. Отцам» (в скобках замечу, что все равно каждый живет, как ему хочется). Это значит, что мы настолько грешные и недостойные, настолько не можем сами помыслить или почувствовать ничего доброго, что должны всю нашу и внешнюю, и внутреннюю жизнь выстроить именно по формам, имеющимся у Св. Отцов, в их аскетических писаниях, так, чтобы на каждое внутреннее или внешнее наше движение имелась непременно цитата из Св. Отцов. Это именно — строевой, казарменный подход: все должны жить и мыслить только так и никак иначе.