— Часто силу слова сравнивают с оружием. Да вот и у Маяковского: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо…»
— Это сравнение очень справедливое. История человечества изобилует примерами действенности слова.
«Слово по той мере только и важно, по какой оно ведет к делу», говорил А. Герцен, оценивая себя в журналистике. Он был убежден в том, что умно организованное слово — прямой и непосредственный предшественник революционного дела. Издавая в течение десяти лет «Колокол», набат которого сотрясал крепостнические устои, всей страстью пламенного публициста доказал А. Герцен правильность своих убеждений, результативность печатного слова.
Трудно найти крупного мастера: литератора, публициста, оратора, педагога, адвоката, — который не отдавал бы себе отчет в великой мощи оружия слова, не испытывал огромной ответственности за него. Из поколения в поколение передавали античные риторы заповедь греческого оратора Исократа: «Сила слов настолько велика, что способна великое сделать малым, малое изобразить огромным, давно известное всем выразить по-новому, а дела недавнего времени представить на старый лад».
Оружие слова могущественно и обоюдоостро, предупреждает сограждан ритор. Два с лишним тысячелетия, прошедшие со времен Исократа, не выветрили мудрость его суждения. Скорее наоборот, приумножили в той мере, в какой аудитория античного форума отличается от аудитории современных средств массовой информации.
Могущество слова со времен Исократа выросло в той же мере, что и мощь боевого оружия. Метательная катапульта — вершина наступательно-разрушительных конструкций древности. Она способна поразить цель на расстоянии двухсот-трехсот метров. Приблизительно таково же предельное расстояние, на котором без усилителей можно услышать речь человека. Диапазон воздействия отчетливо измерим и нагляден. Количество целей, поражавшихся катапультой, не превышало десятка, не выходило за пределы нескольких сотен число людей, собиравшихся послушать знаменитого оратора.
И дальше в веках постоянные переклички. «Перо могущественнее, чем меч», — утверждали гуманисты, веря в благородную миссию просвещения и письменности. Эту мысль разделял А. Пушкин. В набросках произведения «Сцены из рыцарских времен» намечен эпизод: лагерь восставших крестьян, разработка планов, нехватка оружия. И тут на помощь восставшим прибывает легендарный доктор Фауст, вооруженный печатным станком. «Никакая власть, никакое правление не может устоять против всеразрушительного действия типографического снаряда», — несколько позже раскрывал смысл эпизода писатель.
Современники наполеоновских войн хранили в памяти вполне реальное завоевание крепости «типографическим снарядом». Баварский город Ульм, опора англоавстро-русской коалиции, оказал сопротивление победоносным войскам французского императора. Это грозило расстроить ход рассчитанной Наполеоном кампании. Что предпринять?
В походной типографии Наполеона изготовили свежие оттиски правительственного официоза «Moniteur».
Обычное расположение сообщений, обычный шрифт. Все как всегда, но сообщения этого номера из абзаца в абзац лживы, он сфабрикован специально для осажденных и выпущен лишь в нескольких экземплярах. Их тайно пронесут в крепость лазутчики. Защитники узнают из подложной газеты, что в Париже антибонапартистское восстание. А значит, осада закончится со дня на день.
Планы осажденных меняются, бдительность угасает, подкрепления, спешившие к крепости, берут курс на Париж. И крепость капитулирует. Типографская краска, приправленная ядом лжи, обернулась крушением; облеченное в свинцовые литеры слово стало разрушителем обороны, роковым оружием в наступлении.
Такова способность «типографического снаряда» вызывать цепную реакцию человеческих поступков. А «цепная реакция» — это уже терминология из эпохи атомного оружия. И действительно, среди зарубежных социологов в большом ходу утверждение: «Средства массовой информации сильнее атомной бомбы».
Опять гипербола? Не столь уж значительная. Соответствие и впрямь порою катастрофически велико.
Студия залита ярким электрическим светом. Включаются камеры. Загорается красное табло: «Передача».
На экранах К. Чуббук, тридцатилетняя блондинка, ведущая программу «Санкоуст дайджест» на одной из местных телевизионных станций США. От нее зритель привык слышать краткий обзор событий на курортах Флориды.
Но сегодня Кристин ведет себя не совсем обычно.
«В программе нашей станции, которая каждый день преподносит вам кровь и насилие, — объявляет она, — сегодня будет уникальная премьера: самоубийство в прямой трансляции». Достав револьвер, Крис приставляет его к виску. Выстрел, кровь, экран гаснет…
Это случилось 15 июля 1974 года в 9 часов 38 минут по местному времени в американском городе Саратога, штат Флорида.
Что послужило толчком к самоубийству недавней выпускницы отделения журналистики Бостонского университета? До конца не выяснено. Но известно, что на следующий день директор телестанции Р. Нелсон потрясал кучей газетных вырезок со словами: «Смотрите, какое паблисити обеспечила нам эта чудачка. О нашей провинциальной телестанции сообщает печать всей страны. Вот это реклама!» Поистине каждому свое.
Один трагичный эпизод «соучастия» средств информации в убийстве сменяется другими, не менее катастрофичными.
Бывший английский капрал Д. Нильсон (созвучие фамилий случайно, но символично) составлял планы преступления, изучая подшивки газет и копируя сюжеты детективных фильмов. На этот раз он прочел в «Дейли экспресс», что юной Л. Уитли оставлено в наследство 300 тысяч фунтов стерлингов. Из того же источника бывший капрал узнал, где находится дом намеченной жертвы, и похитил семнадцатилетнюю девушку, потребовав затем выкуп в 50 тысяч фунтов стерлингов. (Всего-то шестая доля наследства — подумаешь!) Всю схему похищения преступник скопировал из телефильма «Самая длинная ночь», где в тончайших деталях показывалось, как дочь флоридского миллионера была похищена из спальни.
События развивались трагически. Роковую роль в судьбе Л. Уитли с самого начала сыграла пресса. Преступник предупредил родственников жертвы: если сообщите в полицию, девушка погибнет. Как ни старались держать эти страшные переговоры в тайне, вездесущие репортеры до всего докопались…
Что предпочесть — смерть юного человека или фурор сногсшибательного сообщения на тему: следы похитителя обнаружены? Что предпочесть? — вопрос звучит кощунственно, дико…
Как для кого. «Сногсшибательная» новость загуляла по страницам газет, зазвучала по радио. Преступник затянул веревку на шее жертвы. Л. Уитли погибла.
Сюжет телефильма был до деталей повторен в жизни. Не первый, не последний такой сюжет.
Не так давно Сиднейская телевизионная станция в Австралии прервала плановые передачи ради сверхсрочного сообщения. Оно гласило: авиакомпания «Кантас» передала наличными полмиллиона долларов неизвестному, заявившему, что в самолет, следующий рейсом в Лондон, положена мина замедленного действия.
Это выкуп за жизнь 128 пассажиров и экипажа. Неизвестный обещал сказать, как найти и обезвредить мину.
После расплаты с шантажистом оказалось, что мина всего лишь розыгрыш.
Преступник действовал, копируя сюжет телефильма.
Опыт, растиражированный передачами телестанции, зловещим образом претворился в жизнь. Точность воспроизведения тележурналистикой уголовной ситуации создала новые копии в действительности.
Журналистика в сегодняшнем мире не просто побуждает к тем или иным мыслям, тем или иным поступкам.
Она формирует образцы поведения и адресует их миллионным аудиториям. Может ли быть безразлично обществу, какие образцы рекламирует журналистика — гуманные или бесчеловечные, коллективистские или эгоистичные?
Оказывается, может. Извращенное общество каждый день силами буржуазной прессы, радио, телевидения демонстрирует миллионные образцы бесчеловечного поведения: насилия, секса, наживы.
Итальянский публицист Энцо Рава пишет о характерном облике газет своей страны: «Читателя, не подозревающего о всех способах, которые использует печать, чтобы отвлечь его от реальных проблем, то и дело ошарашивают грандиозными заголовками через всю страницу: