— И у Вас?
— А чем я лучше? Не верю милиции, но у меня другой нет…
— Бардак всех достал, вот и вспоминают Сталина. Мол, при нем был порядок.
— Мы ведь уже обсуждали: тот режим держался на репрессиях. Мы отучились уважать закон, и это одно из самых подлых последствий сталинизма. Люди обращаются к прошлому не из тоски по диктатору, нет. Все идет от безысходности. Безнаказанность в самом деле всех возмущает.
— Где же выход, Даниил Александрович? Если обратиться к истории, получится, что Россия добивалась наибольших успехов при правителях-диктаторах, будь то Иван Грозный, Петр Первый или Сталин. Может, в самом деле нашу страну надо держать в узде?
— Нет такой узды! И при Сталине царил произвол. Да, мы много построили, но еще больше разорили. Погубили деревню, подрубили Церковь, свели в могилу наиболее инициативную, трудовую, творческую, смелую часть народа. Нет, единственный выход — научиться жить в условиях демократии.
— Научимся?
— Вариантов не остается, если хотим сохранить Россию как государство.
— А что опыт подсказывает, Даниил Александрович?
— Не знаю. Я не оглядываюсь.
— Предпочитаете смотреть вперед?
— Нет, не вперед. Внутрь…
Если бы я встретил себя 30-летним
Во мне всегда боролись два желания: желание писать и желание жить. Не могу сказать, что это взаимоисключающие понятия. Но мешающие друг другу — это точно. Одно время у меня был такой лозунг: нельзя работать за счет жизни. Но потом я убеждался, что нельзя жить за счет работы. Не знаю, можно ли считать мои года моим богатством.
Конечно, есть кое-какой опыт. Хотя порой совершаешь те же ошибки, что и в молодости. И новые умудряешься совершать, что самое обидное. Человек не обретает особой мудрости. Ее, наверное, вообще нет, этой мудрости. Но зато есть опыт. В чем он заключается? В осторожности, в терпимости, с которыми ты начинаешь относиться к людям. Убеждаешься, что у всех есть свои причины, чтобы поступать так или иначе.
Я понял важную вещь: надо придерживаться принципа сочувствия. Попробовать понять точку зрения своего противника. Умею ли я властвовать собой? Умею. Не думаю, что это большая мудрость. Это скорее умение стареть. Не жаловаться, не рассказывать о болезнях, не навязывать советы и не щеголять своим жизненным опытом.
Мне уже 80. Или еще 80? Черт его знает, много это или мало. Физически я иногда ощущаю свой возраст. А душой по-прежнему молод. Человек ведь внутри меняется гораздо меньше, чем снаружи. Если бы я сейчас встретился с 23-летним лейтенантом Граниным, то вряд ли нашел бы с ним общий язык. Если бы я встретился с собой 30-летним, то стал бы этому человеку врагом.
Но если бы встретился с собой ребенком, когда я, например, жил с отцом на лесопилке, то с этим мальчиком мы стали бы друзьями. Так что человек — это не только то, что он собой представляет сегодня.
Мыслей о том, что Россия — проклятая страна, у меня никогда не было. Что несчастная — были. Хотя это все довольно условно. Распалась огромная страна под названием СССР, но обошлось без гражданской войны и кровопролития. Нас постоянно пугают голодом, чуть ли не мором, но все обходится. Мы выиграли мировую войну. Это все относится к графе «везет». А насчет «не везет»…
Могли, например, остановиться на февральской революции. Не повезло нам с Николаем II. Мог бы быть более умный царь. Не повезло со Сталиным, Лениным. Владимир Ильич для меня — одна из главных загадок истории. Человек, почти полжизни проведший за границей, по идее, должен был воспринять демократические традиции тех стран. А он оказался абсолютно не демократом. Никогда не интересовался музыкой, театром. Кстати, никогда не забуду свою первую поездку за границу. Это было году в 1956-м. Для нас все было откровением. Мы ошарашенно смотрели друг на друга и не могли понять: где же тот самый прогнивший Запад, где человек человеку волк? Мы всюду искали контрасты их жизни. Боже, какая была радость, когда увидели какого-то нищего! Какие-то идиотки из нашей делегации, когда два старика на Капри стали петь нам песни, громко заявили, что советские певцы поют лучше. Мы заметили, что певцы, может, и лучше поют, но старики-то не певцы. «Зато наши мужчины — лучшие любовники, чем итальянцы», — не сдавались они. Им надо было хоть чем-то оправдать нашу нищенскую жизнь.