— Зачем тебе тело казненного торговца, сильга Анутта?
— Кхтун всегда оставляет след — ответила девушка — Или еще хуже.
— Еще хуже?
— Кхтуны любят влажную гнилость — тихо пояснила Анутта — Очень любят. А еще они любят поспать.
Я сразу понял ее намек.
— Кхтун все еще может оставаться внутри искалеченного мертвого тела?
— Может. Если уже не нашел себе нового раба… Так ты знаешь, где мертвое тело?
— Его казнили в Буллерейле — ответил я — Мы будем там завтра к вечеру, если погода опять не испортятся, а в дороге не встретится помех. К северу от этого городка находятся Скотные Ямы. Там со всех окрестностей захоранивают павший скот, домашних любимцев и тела особо мерзких преступников.
— Вместе со скотом?!
— Нет… — я качнул головой — Насколько я слышал, там на склоне есть небольшая отдельная пещерка, которую отвели под общий могильный склеп для казненных. Безымянные ниши заложенные кусками скрепленного известью природного камня.
— Безымянные?
— Нам надо будет поговорить с Нимродом — вздохнул я — Он подскажет кто где лежит, если захочет с нами поговорить.
— А кто он?
— Еще один одиночка — мрачный и нелюдимый. Он приглядывает за Скотными Ямами Буллерейла.
— А почему он может не захотеть с нами поговорить?
— Потому как затаил на меня давнюю обиду — испустив еще один вздох, я почесал лоб и опять уронил руку на луку седла — Будем надеяться, что обида уже не столь глубока…
К вечеру нам повезло остановиться у достаточно радушного селянина, что позволил нам разместиться в пустующем сарае. Приземистое крепкое строение с выложенной зеленым дерном сараем удивительно сильно напоминало возведшего его хозяина — невысокого, плечистого, с крупными мозолистыми руками нестарого еще мужчины, чьи предки некогда пришли в эти земли с плодородной, но каменистой землей, могущей похвастаться не только богатыми урожаями, но и страшными снежными бурями.
Сменились поколения, появились и разрослись деревенские кладбища, а работы не убавилось — здешняя землица каждую весну выталкивает на поверхность все новые и новые камни, а порой и немалых размеров глыбы, которые приходилось окапывать, раскалывать и вывозить кусками. Одно хорошо — хватало материала для искусно сложенных каменных стен, что тянулись вдоль дорог, отгораживая пастбища и поля. Здешний люд ценит каждую пядь с таким трудом возделываемой земли и бдительно следит как за исправностью стен, так и затем, чтобы по их полям не шлялся абы кто. Стоило нам задержаться у жердяных ворот, и хозяин крепким основательным грибом вдруг вырос по другую их сторону. Молча выслушал, коротко кивнул, ткнул рукой в сарай и ушел, пробурчав почти невнятно о том, что лошадей можно без боязни пустить пастись — в нынешнем году это огороженное поле отдыхает незасеянным.
Вскоре немного испуганный паренек, что был чуть менее крупной и бородатой копией своего отца, принес нам большой кувшин с молоком и стопку завернутых в чистое полотенце сладковатых тонких ржаных лепешек. Он же показал, как пробраться к бегущему меж двух межевых стен ручью с небольшой запрудой, после чего ушел, то и дело оглядываясь. И должен признаться, я не был удивлен, видя, что пугливый любопытный взгляд паренька был направлен только на сильгу, что как раз стащила куртку и выхлопывала ее об угол сарая. Юношу можно понять — судя по отчаянно полыхающим ушам и щекам, по стыдливо метнувшимся к штанам ладоням и ускорившейся походке, он впервые в жизни увидел девку в мужской и местами облегающей одежде. А тут еще девушка молода, красива и качает гибким станом из стороны в сторону, колотя пыльной курткой по торцам бревен… как тут не смутиться… Усмехнувшись, я занялся тем же самым — выколачиванием мелкой дорожной пыли. Я не торопился, по опыту зная, что еще долго буду возиться с лошадьми и пожитками, в то время как над разведенным костерком начнет тихонько булькать вечерняя каша, первая ложкой которой отправится в рот, когда над головой развернется волшебное звездное покрывало…
Скотные Ямы лежали в туманных низинах к востоку от Буллерейла. Отходя от восточного тракта, к Ямам вела одноколейная каменистая тропа, что вполне подходила для повозок с высокими крепкими колесами, чьи обода были окованы железом. Дощатые борта скрывали содержимое, но не могли скрыть запаха разложения, поэтому перевозящие павший скот и отходы повозки отправлялись из города только с приходом ночной темноты, оставляя за собой незримый длинный шлейф вони. Покидая Буллерейл, держась обочины, освещаемые шестами с масляными фонарями, они добирались до идущей вниз пологой тропы и тут же тонули во влажном густом тумане, что, казалось, был здесь всегда.