Пережевывая последний блин, я как раз думал о том, как бы помягче отказать. Но ведущая с улицы дверь распахнулась слишком уж широко и быстро, прервав мои мысли. Кто-то сильно проголодался и мучается от жажды?
Нет. Тут если кто и голоден до чего, так это до мести.
Опухшее лицо торговца Люпона и раньше не могло похвастаться красотой, сейчас же, со сломанным носом и черными тенями под щелочками распухших глаз, он походил на смертельно больного или же запойного пьяницу подравшегося вчера из-за пустяка. Лишь дорогая одежда противоречила сему образу. Вместе с Люпоном явились два городских стража. Молодые совсем парни. Явно смущены. Они знают кого им придется арестовать и по чьему свидетельству. А из Люпона плохая жертва — его лицо лучится мстительной радостью и самодовольством. Хотя то и дело он морщится и хватается за перевязанную руку.
Сидящая сильга напряглась, ее ладонь упала на ножны меча. Вот дуреха. С оружием против стражи? Это серьезнейшее преступление. Пришлось ткнуть ее ногой под столом и сделать выразительные глаза. Девчонка вроде поняла и притихла, хотя ее глаза так и метали сердитые зеленые молнии.
— Кхм… — начал один из стражников, но короткий взмах моей руки заставил его снова закрыть рот и выжидательно на меня уставиться. Стража зовут Вольх. Хороший парнишка, простой, недалекий, но честный.
— Люпон — открыто улыбнулся я — Тебе бы лекарю показаться. Нос придется вправлять.
— Вот упеку эту шлюху в каземат и сразу же пойду к лекарю — зло ответил Люпон, бесстрашно буравя меня глазами щелками.
— Ты упечешь? — уточнил я, делая упор на слово «ты».
— Городской судья — кашлянул торговец, слегка сбавив обороты — А я лишь поведал ему о совершенном на меня покушении.
— Даже так? Покушении на жизнь? Ведь не может же идти речь о покушении на твою честь или невинность…
Второй страж судорожно закашлялся, стараясь унять подступивший хохот.
— Это не твое дело, палач Рург — побагровел Люпон — Я в своем праве…
— Эй — оборвал я его — Не доходила ли до тебя весточка от твоего троюродного кузена Люфена? Того, что живет в небольшом городке Буллерейл в сорока лигах с небольшим к западу отсюда.
— Н-нет… кузен Люфен? Что с ним?
— Он допрыгался — жестко ответил я — Неужто еще не дошла весть? В моем путешествии, что начнется сегодня, я загляну и в городскую тюрьму Буллерейла, где повстречаюсь с твоим кузеном Люфеном закованным в цепи и ожидающим моего прибытия. Затем я возьму большой нож и для начала оскоплю его. Отрежу его поганую мошонку и гнилой стручок, после чего брошу их в сточную яму, где им самое место. Туда же отправится и его голова, но только после того, как я разрублю твоего кузена на части, начав при этом с ног. Люфен оказался насильником! Да каким! Успел надругаться над тремя, прежде чем сумели его изловить ночною порой и опознать. Так вот, торговец Люпон, я верю, что преступников надо наказывать при жизни, а не после смерти. Я не сторонник того, чтобы топить чьи-то останки в нечистотах. И если вот прямо сейчас ты признаешь, что совершил ошибку в отношении доброй госпожи сильги Анутты, если ты извинишься перед ней за свою невольную клевету и обвинение, а затем вручишь ей несколько полновесных золотых монет,… тогда я передам твоим родственникам все части мертвого тела Люфена. И передам их сразу, без окунания в выгребную яму.
— Я… н-но… что?! Люфена казнят?! — кажется, торговец впал в ступор.
Для него новость полностью неожиданная, что понятно — он много дней был в торговом путешествии, вернулся в Элибур только этим утром и, похоже, не заходя домой, поспешил поднять с постели городского судью. Боялся, что обидевшая его сильга упорхнет из города и потом ищи-свищи ее… дорог и тропинок много…
— Дважды предлагать не стану.
— Рукоятью меча по лицу — прогундосил Люпон — Пробила руку насквозь! И ведь ни за что… я всего лишь ухаживал!
— Твой кузен тоже так сказал — он лишь пытался ухаживать. Но его отвергли, и тогда он разозлился,… а теперь я разрежу его живьем на части. Итак?
Я не оставил ему выбора. Никакого выбора. Люпен и его родственники родом с тех селений, где надругательства над мертвыми останками — пусть даже заслуженные — неприемлемы. Бросить голову в нечистоты? Нет.
— Добрая госпожа сильга Анутта — торговца словно переломили, и он согнулся в глубочайшем поклоне, едва не коснувшись лбом чисто вымытого пола — Я приношу глубочайшие извинения. Злость затмила мой разум. Не ведал я что творю. Но сейчас ко мне вернулась чистота мышления и я пребываю в полном ужасе от того, что едва не совершил непоправимую ошибку. Торжественно заявляю, что госпожа Анутта ни в чем не повинна передо мной. И прошу снисхождения своему поступку — в злости люди часто делают то, о чем потом горько сожалеют.