Это они разрушают дружбу, ту тонкую связь между детьми и родителями! Я хочу, чтобы мы с тобой всегда оставались Друзьями, в любых ситуациях и местах! Чтобы наша мужская дружба и «чувство локтя» были основой наших взрослых отношений.
Ты уже большой и многое понимаешь, гораздо больше, чем я в твоем возрасте! Ты будешь сильнее, умнее и добрее меня, я это ЗНАЮ!!!
С днем рождения тебя, дорогой мой СЫН!!!
– Папа, чем я могу тебе помочь? – этот вопрос он задавал отцу каждый раз после того, как выслушивал жалобы на здоровье, погоду, соседа и чиновников из жэка.
– Все хорошо, я горжусь тобой, сын, – произнес он тихо, с печалью в голосе, – мне бы таблетку какую-нибудь, чтоб враз вся хворь ушла, кожа расправилась да кости скрипеть перестали, – добавил он с улыбкой, но так же печально.
– Пап, ты же знаешь, так только в сказках, – он давно перестал спорить и убеждать отца заняться гимнастикой и водными процедурами.
– Да, сынок, это и печалит. Все знаю. Не мое это, не научился. Береги себя с молодости и детям своим передай эту науку – это мое тебе пожелание.
Только когда отца не стало, он понял – бессмысленно тащить за собой багаж предков, состоящий из сомнительных убеждений, навязанных идеалов, «веры в таблетку».
Нужно брать с собой только то, что искренне желали передать нам отцы и деды, наши пращуры – это быть счастливыми. Разве может быть тяжким такой багаж?!
В поиске индивидуальности, в погоне за желаниями, ежедневно употребляя потоки информации из СМИ и запивая их разноградусными «истинами» in vino veritas, все чаще внутри звучит вопрос «зачем?».
В итоге: зачем рождаться, ведь все равно умирать?.. Какой-то грустный итог получается, правда… папа? А кому еще задать этот вопрос? Ведь это он все знает, может, умеет… На него смотрят полные восторга детские глаза. К его небритой щеке так приятно было прикасаться. Это его сильные руки подбрасывали так высоко, что, казалось, можно летать как птица. Ну если папа что-то скрывает, то можно пойти к дедушке, уж он-то точно подскажет, нужно лишь задобрить его ласковым «дедуля, родненький». Ведь они так же спрашивали у своих отцов и дедов, а те, в свою очередь, у своих – и так до бесконечности…
Но мудрецы из «авторитетных» источников упрямо твердят о наших предках, как об обезьянах, и уверенно навязывают проблему «отцов и детей».
Какое-то внутреннее чувство подсказывает, что проблема эта надуманная, навязанная и разрушающая.
Мой разум отчаянно отказывается принимать предположение о том, что мой прадед – примат.
Так через какое количество лет и нас с вами признают обезьянами? А еще раскопают, что эти обезьяны питались отходами и запивали все это какими-то суррогатами.
И вроде бы удалось уничтожить великие народы, осквернить память о предках, стереть грань между добродетелями и пороками. Как будто бы ценности суррогатные уже приняты и законодательно оформлены. Да и моральные ценности поощряют отказ от обязательств перед родителями.
Наших родителей не научили воспитывать нас, потому что наши деды и прадеды отчаянно боролись с врагами Родины, погибали на поле брани за нашу с вами землю.
А после Великих Побед вновь поднимали из руин все, что было уничтожено.
На детский вопрос: «Папа, куда ты уходишь?»
Отвечали: «Так надо, сын, ты уже взрослый, береги мать».
И мы – мужчины-потомки, рожденные «кровь от крови», «плоть от плоти», каждый раз задавая себе вопрос «кто я?», просто обязаны определиться.
Кто я? Потомок обезьяны, а ныне «модный сникерс», декларирующий девиз «здесь и сейчас…»? Или?..
Нам ближе другой образ.
Нам, рожденным в конце тысячелетия, выпало видеть горечь наших отцов, чью веру в светлое будущее признали ошибкой и нелепицей.
Мы видели их молчаливые серые лица, наполненные скорбью, влажные глаза.
Мы пытались их расшевелить, объясняя прелесть свободы и выбора наличием ассортимента в магазинах.
А они уходили. Уходили молча и безвозвратно. Уходили по-разному, уходили с болью в сердце. Уходили, чтобы не вернуться никогда.
Оставались самые стойкие. Те, кто приспособился, кто принял новые ценности и сохранил память о предках.
Только они знают, что пришлось оставить ради этой памяти, какую часть себя похоронить навечно.
Они молча наблюдают за происходящим, принимая критику о бездействии так же, как и критику своих поступков.