Не успел он рассмотреть все, как увидел восемь знаменитых бессмертных, изображенных в момент веселой пирушки. Эти почитаемые всеми покровители ремесел были также и любимыми всеми поэтами и бездельниками, беззаботно проводившими время.
А вот из темноты выплыло лицо великого врачевателя древности Хуато, а за ним показались одежды первооткрывателя чая Шэнь Нуна и его нефритовые руки. По одной из легенд, он имел прозрачное тело, и когда пил чай, то видел, что происходит с его телом и органами внутри. Рядом с ним сидящим за письменным столиком с кистью в руке был изображен Лу Ю, автор знаменитого трактата о чае «Ча Цзин».
Немного погодя взгляду наследника предстал известный поэт древности Тао Юаньмин4 с высоко вскинутыми тонкими бровями. «Дай воспользуюсь я этим миром живых превращений, чтоб уйти мне затем по пути Дао! Зову неба я буду рад, колебаньям откуда явиться?..»
А вот со стены сурово глянул Ян Сюн[4] - известный философ, ученый и литератор, отличавшийся энциклопедическими знаниями, автор «Канона великой тайны» («Тай-сюань-цзин») и «Образцовых речений» («Фа-янь»).
Наконец Ши остановился около резных дверей, где стояли охранники в ярких одеждах, которых малыш принял за деревянные скульптуры каких-нибудь древних, еще не ведомых ему героев.
Они внезапно вытянулись в струнку и отдали почести высочайшим особам. Ши легко толкнул двери, и они податливо распахнулись, открыв взору малыша его будущие покои.
Низкая деревянная резная кровать, простой стол с письменными принадлежностями: уложенными в ряд по размерам кистями, стопкой тонкой рисовой бумаги и фарфоровыми белыми тушечницами. Но больше всего привлек внимание малыша деревянный меч с алыми лентами.
Ши не был в этой комнате уже десять лет. С волнением, совсем не подобающим воину, входил он в детскую, где сам впервые взял в руки кисти. Однако он подошел не к ним, а к мечу, одиноко висящему на стене напротив стола. Ши вспомнил свой первый урок, вспомнил своего Учителя, его взгляд из-за плеча с озорной улыбкой, взмах черных волос. Деревянный персиковый меч в руках Учителя выписывал невероятные иероглифы с такой скоростью, что алая лента не успевала за ним и издавала легкий дребезжащий звук. Приоткрыв от удивления рот, он следил за своим Учителем, пока тот, хитро усмехнувшись, не взмахнул деревянным мечом так быстро, что отсек маленький кусочек алой ленты. Крик удивления вырвался из груди Ши, а яркий кусочек шелка медленно, подобно осеннему листку, упавшему с дерева при тихой погоде, скользил в плотном пространстве комнаты.
Где сейчас его Учитель? Смог ли найти он Путь к бессмертным? Или его душа до сих пор не обрела покоя... или Пути. Ши взял меч, аккуратно достал из деревянных резных ножен деревянный клинок, ощутил его деревянную рукоять... и - все его тело содрогнулось от миллионов маленьких молний, пронзивших каждую клеточку. Он медленно провел мечом перед глазами влево, потом вправо и снова влево, пока не понял, что за ним внимательно следит еще одна пара глаз. И теперь каждое его движение будет оставаться в памяти его сына.
В сумраке комнаты он увидел лицо своего Учителя, который улыбался ему, как будто говоря: «Настал твой черед стать Учителем»... Вот так происходит инициация. И не было пышных ритуалов, не били барабаны, не пели монахи... Просто отец начал учить сына быть в этом мире...
В тени комнаты, в полусумраке и живительной прохладе стояли двое, один из которых стал Учителем.
Ши медленно вставил клинок в ножны, соединив два предмета в один, повесил персиковый меч на стену и, из-за волнения даже не поцеловав по обыкновению сына, вышел из комнаты. У его сына, так же как и у него в детстве, будет много учителей - каллиграфия, астрология, боевые искусства, но... Нечто, самое ценное и сокровенное, то, что познал только он, и то, что передал ему его Учитель, он должен будет передать своему сыну сам.
Ему говорили, что следует делать и что не следует делать императору, но, каким должен быть император и что значит - быть императором, ему так никто и не сказал... И, потеряв Учителя в первом же походе, в свои шестнадцать лет он должен был принимать решения, от которых зависела его судьба, судьба его семьи, да и судьба всей империи. Он должен был быть тем, кому повинуются и люди, и духи, и время...
Проводив взглядом отца, малыш стоял в дверях комнаты один, не зная, что ему делать: плакать или радоваться. В комнате все было для него ново и необычно. Но ему вовсе не хотелось шалить и бегать от мамок, их просто не было. Но был покой и умиротворение. Он шагнул внутрь комнаты, как будто делал первый шаг во взрослую жизнь.