При пробуждении сегодня рано утром, когда солнце ещё было за горизонтом и рассвет только начался, медитация подчинилась тому иному, чьё благословление — ясность и сила. Оно было там прошлой ночью, когда ложился спать, — так неожиданно, так ясно. Не был с ним уже несколько дней, тело приспосабливалось к жизни в городе, и поэтому, когда оно пришло, была огромная интенсивность и красота, и всё стихло; оно наполнило комнату и распространилось за её пределы. В теле ощущалась определённая скованность, — нет, определённая неподвижность, — хотя оно и было расслабленным. Должно быть, оно оставалось всю ночь, поскольку при пробуждении оно активно присутствовало, наполняя комнату и окрестности. Всякое его описание не имеет смысла, ибо слово не может охватить ни его безмерность, ни его красоту. Всё прекращается, когда есть оно, и странным образом мозг со своими его откликами и делами оказывается внезапно и добровольно успокоившимся, без единого отклика, без единого воспоминания или какой-либо регистрации происходящего. Мозг очень живой, но он абсолютно спокоен. Оно слишком огромно для любого воображения, которое всегда весьма незрело и, в любом случае, глупо. То, что действительно происходит, настолько жизненно и значительно, что всякое воображение и иллюзия теряют свой смысл.
Понимание потребности имеет огромное значение. Есть внешние потребности, необходимые, жизненно важные: еда, одежда, жильё; но помимо этого есть ли какие-нибудь другие потребности? Хотя каждый человек захвачен водоворотом внутренних потребностей, являются ли они жизненно важными? Потребность в сексе и потребность в осуществлении чего-то или в самоосуществлении, неудержимые импульсы честолюбия, зависти и жадности — не образ ли это жизни? В течение тысяч лет своим образом жизни их делал каждый из живущих; и общество и церковь весьма почитают и уважают их. Каждый человек или принял этот образ жизни или, будучи к нему приучен, смиряется с ним, бессильно сопротивляясь течению, обескураженный, ищущий убежища. И убежища становятся более важными, чем реальность. Психологические потребности — это защитный механизм против чего-то гораздо более значительного и реального. Потребность осуществить что-то, реализоваться, быть важным, вытекает из страха перед чем-то, что существует и присутствует рядом, но человек не пережил, что ему не известно. Осуществление чего-то и сознание собственной значительности, освящаемые именем страны или партии или подкрепляемые каким-нибудь удобным верованием, — способы бегства от факта своего ничтожества, пустоты и одиночества, от факта своей самоизолирующей деятельности. Внутренние потребности, которым, похоже, нет конца, умножаются, изменяются и продолжаются. Это источник противоречий и жгучих желаний.
Желание всегда здесь; объекты желания меняются, их число уменьшается или умножается, но оно всегда здесь. Контролируемое, терзаемое, отвергаемое, принимаемое, подавляемое, выпущенное на свободу или пресекаемое, оно всегда здесь, слабое или сильное. Что же не в порядке с желанием? Откуда эта непрестанная война против него? Оно беспокоит, причиняет боль, ведёт к смятению и скорби — но всё-таки оно здесь, всегда здесь, слабое или обильное. Понять его полностью, не подавить его, не муштровать его до неузнаваемости, значит понять потребность. Потребность и желание всегда идут рядом, как достижение и разочарование. Нет желания благородного или неблагородного, есть только желание, внутри которого всегда имеется конфликт. Им пылают и отшельник и партийный босс; называйте его любыми именами, но оно здесь, оно разъедает самую суть, самую сердцевину вещей. Если есть полное понимание потребности, внешней и внутренней, желание больше не является мучением. Тогда оно имеет совсем другой смысл, смысл, далеко выходящий за пределы содержания мысли, выходящий и за пределы чувства с его волнениями, мифами и иллюзиями. При полном понимании потребности — не только лишь её масштабов и характера, — желание оказывается пламенем, страстью, а не мучением. Без этого пламени пропадает и сама жизнь. Это то пламя, которое выжигает ничтожество своего объекта, уничтожает границы, объекты, навязанные ему. Зовите тогда его каким угодно именем: любовь, смерь, красота. Тогда оно здесь, и нет ему конца.
13 сентября
Странный вчера был день. То иное было вчера весь день — во время короткой прогулки, когда отдыхал, и очень интенсивно во время беседы. Оно упорно оставалось большую часть ночи; этим утром, когда проснулся после короткого сна, оно продолжалось. Тело слишком устало и нуждается в отдыхе. Удивительно, тело становится очень спокойным, очень тихим, неподвижным, но каждый дюйм его очень живой и чувствительный.
Сколько может видеть глаз, везде маленькие короткие дымовые трубы, все без дыма, так как погода очень тёплая; горизонт далеко, неровный, загромождённый; кажется, что город тянется бесконечно. Вдоль улицы — деревья, ожидающие зимы, ибо осень уже постепенно начинается. Небо отливало серебром, гладкое и яркое, и ветерок рябил воду на реке. Голуби зашевелились рано утром, и когда солнце нагрело цинковые крыши, они сидели там, греясь. Ум, который включает в себя рассудок, мысль, чувство, любую тончайшую эмоцию, фантазию и воображение — это нечто необычайное. Ум не сводится ко всему своему содержанию, и всё же без этого содержания ума нет; он больше того, что в нём содержится. Без ума этого содержания не было бы, оно существует благодаря ему. Именно в абсолютной пустоте ума существуют интеллект, мысль, чувство, всё сознание. Дерево — не слово, не лист и не ветвь или корень; всё это вместе и есть дерево, и всё же оно не является ни одной из этих вещей. Ум — это та пустота, в которой могут существовать желания ума, но эти явления — не ум. Благодаря этой пустоте возникают время и пространство. Но рассудок со всеми своими проявлениями охватывает всё поле существования, рассудок занят многочисленными проблемами существования. Рассудок не может постичь природу ума, поскольку функционирует лишь фрагментарно — но множество фрагментов не составляют целого. И всё же он занимается соединением противоречивых фрагментов с целью составить целое. Целое никогда не может быть собрано и составлено.
Работа памяти, действие знания, конфликт противоречивых желаний, поиски свободы, — всё это ещё остаётся в пределах рассудка; рассудок может очищать, расширять, накапливать свои желания, но скорбь будет продолжаться. Нет конца скорби, пока мысль — только отклик памяти, опыта. Есть «мышление», рождённое абсолютной пустотой ума; в этой пустоте нет центра, и потому есть возможность бесконечного движения. Творение рождается из этой пустоты, но это не творчество человека, который что-то составляет, конструирует. Творение пустоты — это любовь и смерть.
Опять же — странный это был день. То иное присутствовало, где бы ни был и что бы ни делал. Мозг, рассудок как будто жил в этом, он был очень спокоен, не сонный, чувствительный и бдительный. Есть ощущение наблюдения из бесконечной глубины. Хотя тело и устало, налицо специфическая бдительность. Пламя, которое всегда горит.
14 сентября
Всю ночь шёл дождь, и это было приятно после многих недель солнца и пыли. Земля была сухая, обожжённая, потрескавшаяся; тяжёлая пыль покрывала листья и газоны поливали. В переполненном и грязном городе солнечные дни в таком количестве не радовали; воздух был душным и вот теперь много часов шёл дождь. Только голубям он не нравился, они прятались, где могли, огорчённые, и перестали ворковать. Воробьи привыкли купаться вместе с голубями там, где была вода, а теперь они где-то попрятались; обычно они прилетали на террасу, пугливые и энергичные, но настало время проливного дождя, и земля намокла.
Опять большую часть ночи это благословление, это иное было здесь; даже когда спал, оно было здесь; при пробуждении чувствовал его силу, упорство и настойчивость; оно было таким, как будто продолжалось всю ночь. Его всегда сопровождает великая красота, красота, не связанная с образами, чувством или мыслью. Красота — не мысль или чувство; она ничего общего не имеет с эмоцией или настроением.