О профессоре богословия
Однажды пришел к отцу Серафиму священник, имевший к нему любовь и веру, и привел с собой профессора богословия, по-видимому, своего родственника или близкого приятеля, который также желал воспользоваться советами старца и принять его благословение на иноческую жизнь. Отец Серафим благословил их обоих, но не дал ни какого решения на желание профессора, а сам занялся разговором со священником о разных предметах, относящихся к его обязанности. Среди разговора священник часто напоминал старцу о том профессоре, который между тем в стороне внимал также их разговору; но старец, хотя и выслушивал просьбу священника о благословении в монашество профессора, однако же все продолжал беседовать с ним и только, как бы мимоходом, говорил о профессоре: «Не нужно ли ему еще доучиться чему-нибудь?» Когда же священник начал убедительно просить старца разрешить недоумение профессора и при этом прямо объявил, что он уже достаточно учен, он профессор богословия, то старец на это отвечал ему: «И я знаю, что он искусен сочинять проповеди; но учить так легко, как с нашего собора бросать на землю камушки, а проходить делом то, чему учишь, все равно как бы самому носить камушки на верх этого собора. Так вот какая разница между ученым и учительством». И в заключение прибавил, чтобы этот профессор прочитал историю Иоанна Дамаскина, из которой он увидит, чему нужно еще ему поучиться.
Об унывающем брате
Один брат Саровской пустыни, находясь в унынии, близком к отчаянию, упросил меня по любви братской разделить с ним несколько минут для облегчения его скорби. Мы решились обойти весь монастырь и, поддерживая друг друга утешительными рассуждениями, незаметно подошли к конному двору, мимо которого лежит дорога к пустыньке отца Серафима. Это было уже после вечерни, когда старец обыкновенно возвращался из пустыни в монастырь. Не желая встретиться с ним при своем дурном расположении духа, брат просил меня вернуться назад или свернуть в сторону, как вдруг мы увидели его самого уже вблизи, идущего навстречу. Старец был в самом странном одеянии: вокруг шеи его был обвязан один конец огромного зеленого левантинового платка, а другой конец тащился по земле; белый балахончик его был поддернут сзади под кушак, а передние полы опущены.
Мы пали ему в ноги, и он благословил нас, как добрый отец, с полной радостью, потом запел стих 9-й песни из умилительного канона Богоматери «Радости мое сердце исполни, Дево, яже радости приемшая исполнение, греховную печаль потребляюще». И затем, топнув ножкой, сказал: «Нет нам дороги унывать, потому что Иисус Христос все победил: Адама воскресил, Еву свободил, смерть умертвил!» Утешенные и оживотворенные его радостью, мы шли за ним совершенно вне себя от восторга.
Об отрубке в реке Саровке
В реке Саровке, близ пустыни отца Серафима, лежал довольно толстый отрубок дерева, и старец неоднократно просил меня при случае вытащить его с помощью братии. Но по безпечности и небрежению моему, мне как-то все не удавалось исполнить его поручение.
Однажды пошел я в ближнюю пустыньку по нижней дороге, лежащей вдоль реки Саровки, и вдруг увидел этот отрубок уже на берегу, и отца Серафима близ него, совершенно всего мокрого. Тогда раскаяние, что я не исполнил желание старца прежде, да и сейчас не имел утешения пособить ему в труде, овладело мной несказанно. С этой сердечной болью я подошел к нему под благословение и уже готов был выслушать праведное его прощение за свою небрежность. Но старец с отеческой любовью благословил меня и сказал: «Не скорби, вот я с помощью Ангела вытащил это дерево сию минуту». Я удивился, не видя решительно никого, кто бы мог помочь старцу, и поверил, что действительно Ангел Божий помог ему, потому что для этого дела требовалось по крайней мере до восьми человек.
О запечатанном письме
Некогда сидел я в келье отца Серафима и слушал его душеспасительную беседу. Между разными разговорами и наставлениями старец подал мне письмо, и когда я взял его, он сказал: «Вот это касается до великих людей — до архиереев и до нашего отца игумена Нифонта, чтобы они молились, а не до нас, убогих. Вот какая жалость! Бог благословил, и Церковь связала брачными узами эту чету, а муж к другой прилепился, оставя свою жену; так вот, как ты думаешь, помочь ли им?» И после того, с заметным негодованием, начал говорить, что и наказания-то Бог посылает за то, что ныне люди презирают уставы Церкви и наставления святых отец, последуя язычникам; что не только среду и пяток и самые посты и праздники нарушают; что муж сам виновник потери своей жены, если она падает духом и изнемогает, и еще многое подобное говорил о виновности мужа. Потом, обращаясь к лицу жены, сказал, что «и она хромает, — не объясняя, впрочем, чем, — но ведь она оттого, что не перенесла болячки своей великодушно, — продолжал он, — ибо муж, перед ее глазами оскорбляя Господа, наносит ее сердцу невыносимую боль».