Когда я пришел к его келье и сотворил по обычаю молитву, старец отворил мне дверь и, благословив меня очень милостиво, посадил на деревянный свой отрубочек, который служил ему вместо стула. Потом, заключив дверь на крючок, он сел против меня, тихо улыбаясь.
В это самое время я и хотел было испросить его благословение на трудный свой подвиг, но только что открыл рот, как в ту же минуту старец заградил мои уста своей рукой и сам, продолжая улыбаться, так начал говорить мне: «Вот что я скажу тебе: приходят ко мне Дивеевские младенцы и просят моего совета и благословения, одни носить вериги, а другие — власяницу; то как бы ты об этом думаешь, по дороге ли их дорога-то? Скажи мне».
Я же, как слепец, не понимая тогда, что он говорит это прикровенно обо мне, и не зная, кто таковы Дивеевские младенцы, отвечал ему: «Я, батюшка, не знаю». Тогда он, еще с большей улыбкой, снова повторил: «Да как же ты этого не понимаешь? Вот я тебе говорю о Дивеевских-то младенцах, что они приходят ко мне и просят моего совета и благословения надеть на себя вериги и власяницы; то как ты думаешь об этом?» Я вторично отвечал ему: «Я, батюшка, не знаю, полезно ли им будет это или нет». Но вдруг вспомнил, что ведь я и сам пришел к нему за тем же советом и благословением, и сказал ему: «Батюшка, и я к вам пришел за тем, чтобы вы благословили меня носить вериги и власяницу». И при этом рассказал ему все, как я желал и как достал эти вещи. Старец, выслушав меня, опять с прежней улыбкой сказал: «Как же ты не понимаешь, ведь я тебе об этом-то и говорю». Тогда внезапно как будто спала слепота моя, и я увидел силу благодати, живущей в нем; тут я понял ясно, зачем он заградил мои уста в начале беседы и о каких веригах и власянице потом говорил мне. Между тем как я, пораженный духовной мудростью старца, безмолвствовал, он вдруг замахнулся на меня правой своей рукой, как бы желая изо всей силы ударить меня по щеке; но он не ударил меня, а только прикоснулся к моему уху и сказал: «Вот кто тебя таким образом заушит — это духовная и самая тяжелая верига». Потом, набрав в рот слюны и как бы желая ослепить меня ею, сказал: «А если кто-нибудь заплюет тебе таким образом глаза — вот это духовная и самая спасительная власяница, только надобно носить их с благодарением, и знай, что эти духовные вериги и власяница выше тех, о которых ты думаешь и которые носить желаешь. Правда, что многие из святых отцов носили вериги и власяницы; но они были мужи мудрые и совершенные, и все это делали из любви Божией для совершенного умерщвления плоти и страстей и для покорения их духу, как например: Феодосий Печерский, Феодосий Тотемский, Василий Блаженный и другие святые отцы. Но мы с тобой еще младенцы, и страсти все еще царствуют в нашем теле и противятся воле и закону Божию. Итак, что же будет в том, что наденем и вериги, и власяницу, а будем спать, пить и есть столько, сколько нам хочется. Притом же мы не можем и самомалейшего оскорбления от брата перенести великодушно. От начальнического же слова и выговора впадаем в совершенное уныние или отчаяние, так что и в другой монастырь выходим мыслью, и смотрим с завистью на собратий своих, которые в милости и доверенности у настоятеля. Из этого рассуди сам, как мало или вовсе нет в нас никакого фундамента в монашеской жизни. И это все оттого, что мы мало о ней рассуждаем и внимаем ей».
Совершенно пораженный даром прозорливости чудного старца, я упал ему в ноги и с этой минуты предался ему и телом, и душой в полное его, по Бозе, ко мне распоряжение и путеводительство к вечности, для достижения Царствия Небесного.
О лишении волос
С самого поступления моего в Саровскую пустынь (15 апреля 1820 года) я питал особенную веру и любовь к отцу Серафиму, и сам, к великому моему утешению, взаимно пользовался его отеческой любовью, которой были исполнены все его наставления и вместе изобличения в моих слабостях и проступках. Привожу здесь еще случай его прозорливости. Однажды, кончив спасительную свою беседу, он вдруг положил свою руку на мою голову и, гладя длинные и густые мои волосы, сказал мне с улыбкой: «Вот эти волосы все спадут у тебя с головы; это я говорю тебе по Бозе». При этих словах мне так стало жалко своих волос, которые действительно были необыкновенно длинны и густы, что как ни любил я старца, но мне решительно не хотелось поверить ему в этом. Я рассуждал сам в себе: как можно, чтобы такие крепкие волосы спали с головы? Однако Милосердый Господь не попустил мне впасть в бездну неверия, а вместе с тем и тщеславия. Вскоре после этой беседы я сделался болен и в продолжении целой недели страдал столь сильной головной болью, что действительно потерял все свои волосы. Таким образом предсказание дивного старца исполнилось.