«Блаженной памяти отцы наши, строитель Пахомий и казначей Иосиф, мужи святые, меня, убогого, любили как свою душу, ничего от меня не таили, заботясь о своей душе и о моем спасении. При такой великой их ко мне любви, я везде бывал с ними, особливо отец Пахомий без меня, убогого Серафима, не совершал никогда ни одной службы. Однажды случилось мне служить с ним в Святый Великий Четверток. Началась Божественная литургия в два часа пополудни, обыкновенно вечернею. После малого выхода и паремий возгласил я, убогий, в Царских вратах: «Господи, спаси благочестивые и услыши ны!» Но едва, обратясь к народу, навел на предстоящих людей орарем и сказал: «И во веки веков», как вдруг озарил меня луч как бы солнечного света. Взглянув на это сияние, увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа во образе Сына человеческого, сияющего небесным светом и окруженного небесными силами: Ангелами, Архангелами, Херувимами и Серафимами, как бы роем пчелиным, и от западных врат церковных грядущего на воздухе. Приблизясь в таком виде до амвона и воздвигнув Пречистые Свои руки, Господь благословил служащих и предстоящих и по сем вступил в Святый местный образ Свой, что по правую сторону Царских врат. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса Христа на воздухе, удостоился особенного от Него благословения: сердце мое возрадовалось чисто, просвещенно, в сладости и любви к Господу».
Отец Серафим тщательно хранил эту тайну в глубине души своей. Но могла ли она не открыться во славу Божию? Он тогда же изменился видом; все могли заметить и уразумели, что с ним Господне посещение, ибо он не мог тогда ни сойти с места, ни проговорить слова. Подошли два иеродиакона, взяли его под руки, ввели в алтарь и оставили в стороне. Стоя часа три, он часто изменялся в лице, которое то белело как снег, то покрывалось румянцем, и он долго не мог проговорить ни слова. Когда же, в последствии, поведал сие духовным своим отцам Пахомию и Иосифу, они, соблюдая поведанное в сердце своем, предостерегали отца Серафима от высокого о себе мнения и утверждали в смиренномудрии.
На службах церковных он сподоблялся иногда видеть святых Ангелов, сослужащих и поющих с братией такими голосами, которым нет ничего подобного на земле, или мало нечто похожими, по его выражению, на собрание тысячеструнных согласных инструментов. По словам отца Серафима, они были в образе юношей молниезрачных, в одеждах белых и златотканых.
О древе, над которым показано отцу Серафиму дивное знамение
В последние месяцы жизни отца Серафима Господь благоволил, молитвами угодника своего, явить и мне, недостойному, дивное знамение над древом для удостоверения моего в том, что обитель Дивеевская устрояется отцом Серафимом действительно по благословению Божию и Царицы Небесной и что Сама Матерь света избрала это место для прославления Пречистого Своего имени и на спасение многих душ.
Старец Серафим, как чадолюбивый отец, имел совершенное попечение о сиротах Дивеевских, не только о спасении их, но и о всех их земных потребностях: о благоустройстве и правилах обители, о самой одежде и пище сирот, трудясь сам и побуждая своим примером всех благодетельных и христолюбивых особ.
Различные же послушания касательно устройства этой обители он возложил на меня по особенному Промыслу Божию и его ко мне расположение, что выражал часто такими апостольскими словами: Ни единаго бо имам равнодушна, иже приснее о вас попечётся (Флп. 2, 20), разумея сирот Дивеевских.
Сначала он возложил на меня, несмотря на мою юность, по благословению отца игумена Нифонта, послушание выучить сирот чтению, пению и порядку церковного устава для того, чтобы они сами, без помощи причта, с одним служащим иереем могли отправлять все церковные службы. С помощью Царицы Небесной и по молитвам старца сироты мало-помалу успели в исполнении возложенного на меня послушания и теперь без упущения совершают все службы по уставу церковному. Затем старец возлагал на меня и другие послушания касательно устройства Дивеевской обители. Для исполнения их я должен был всякий раз отлучаться из монастыря, испросив благословение отца игумена Нифонта или казначея Исаии, на двое суток.
За такое участие мое в отеческом попечении отца Серафима о сиротах Дивеевских враг диавол воздвигал на старца и на меня, грешного, такие скорби и гонения, что я несколько раз собирался выйти из Саровской пустыни в другой монастырь, чтобы избежать злобы и зависти, которыми враг повергал меня в уныние и отчаяние. Однажды после одного сильнейшего из таковых оскорблений я пошел к старцу Серафиму в ближнюю его пустыню, что при источнике Богословском, с тем, чтобы в последний раз испросить у него благословение на переход в другой монастырь. Я нашел старца в обыкновенных пустынных трудах и, упав ему в ноги и затем лобызая его руки и уста, спешил излить перед ним всю свою скорбь и смущение. И только нечто хотел начать, как он заградил мои уста своей рукой и сказал: «Огради себя молчанием и выслушай убогого Серафима. Святой апостол Иаков говорит: Ведущему добра творити и не творящему, грех ему есть; так и нам с тобой никакой нет дороги хромать, смущаться и малодушествовать и слушать тех, которые научены духом злобы. Вот сколько я, убогий Серафим, просил тебя, а ты все хромаешь и доселе, как младенец; а дороги-то нет никакой нам хромать, если мы все творим к славе Божией и Пречистой Его Матери и печемся о сиротах Дивеевских, за которых нас укоряют, поносят, клевещут и осыпают хульными словами. Но мы все будем терпеть с благодарностью, по апостолу: Укаряеми, благословляем: гоними, терпим: хулими, утешаемся за имя Христово (1 Кор. 4, 12-13).