По окончании всей сладкой беседы своей он вдруг говорит мне: «А жизнь моя сокращается. Духом я как бы сейчас родился, а телом по всему мертв». И с этим словом подает мне сверток желтых полтинных свечей, говоря, чтобы я взял одиннадцать. Я же, поторопившись, а еще более устрашенный словами старца, вынул из свертка только девять. Старец, точно как бы считавший, опять говорит мне: «Ты бери одиннадцать». Я счел и прибавил еще две свечи.
После того отец Серафим сделал мне еще несколько отеческих наставлений и прибавил, чтобы я поспешил производить духовные плоды, и затем отпустил меня с миром. Я же в простоте, без всякого внимания сжег те одиннадцать свечей.
Через несколько времени, когда я был у отца Серафима, он, сделав мне много разнообразных наставлений, необходимых для жизни моей, под конец опять повторил прежние слова: «А жизнь моя сокращается духом, я как бы сейчас родился, а телом по всему мертв». И потом подал мне девять свечей. То же повторил он и в третий раз, через несколько времени, и тогда подал мне шесть свечей.
На четвертый раз, повторяя те же слова, он прибавил, чтобы я поспешил по возможности собирать духовные плоды, и подал мне уже три свечи. Таким же образом в пятый раз он подал мне одну, а в шестой только полсвечи.
Но еще после четвертого раза я рассказал об этих свечах одному боголюбивому брату, с которым мы делились всем слышанным от отца Серафима. И тогда-то, по общему обсуждению, мы решили, что старец этими свечами непременно говорит нам о своей кончине, потому что еще прежде, в своих наставлениях, он уподоблял человеческую жизнь свече зажженной, мало-помалу сгорающей. Только мы не могли понять, что именно означало число свеч: годы ли, месяцы ли, недели ли или дни, потому что я не помнил, как велики были промежутки времени между моими посещениями старца.
Когда же я пришел к нему в следующий, седьмой раз, то отец Серафим после мудрых наставлений опять повторил прежде сказанные слова, с глубоким вздохом и особенным чувством, что жизнь его сокращается и что он приближается уже к последним минутам. Эти слова еще более подтвердили наши догадки и в то же время совершенно поразили меня. После того старец начал повторять мне все то, что он в течение жизни сеял на грешной душе моей, а в особенности завещал мне не оставлять попечением сирот Дивеевских и устроить у них все необходимое. В подражание он приводил мне святого Афанасия Афонского, говоря так: «Ты всегда и во всем подражай ему. Как он устроил все в Афонской горе, так и ты все устрой в Дивеевской обители».
И потом, посмотрев на меня с особенным чувством любви и болезнования и покачав головой, прибавил: «Много тебе будет скорбей, но претерпи их Господа ради, с благодарением, и где бы ты ни был, не оставляй сирот моих отечески. Матерь Божия не оставит вас, и я духом буду всегда с вами. Многие приближаются к ним, но дороги им нет никакой. Многие пестуны, но немногие отцы, по слову апостола; терпеть-то им многие советуют, но за них и с ними терпеть не хотят».
Сказав это, старец снова обратился к своему подсвечнику, на котором зажжено было до десяти свечей рублевых и других цен, получаемых им обыкновенно от разных благотворительных особ, и, указывая мне на один догоравший среди них огарок белой десятикопеечной свечи, сказал: «Погаси этот огарочек». Я взял и погасил его. Отец Серафим сказал: «Возьми его себе». Тогда я попросил его благословения и положил этот огарочек к себе в карман. Он хранится в Дивеевской обители.
Затем он еще раз напомнил мне все и снова повторил, что жизнь его сокращается, что по телу он совершенно мертв, но духом Благодати Божией как бы сейчас родился. И после того отпустил меня с миром.
Действительно, я приходил тогда к нему в последний раз, хотя, по-видимому, и нельзя было полагать этого. Перед новым годом отец Серафим сам назначил себе могилу по правую сторону алтаря Успенского собора.