«Страшно читать слова Спасителя, где Он творит праведный суд Свой нераскаянным грешникам: «Идут сии в муку вечную, иде же червь их не умирает и огнь не угасает, — ту будет плач и скрежет зубом» (Мф. 8, 12). Если таких мучений боится и трепещет сам сатана, то в каком состоянии будут нераскаянные грешники? И аще праведник едва спасётся, нечестивый и грешный где явится? (1 Пет. 4, 18).
Тем, которые заглушали свою совесть и ходили в похотях сердец своих, во аде нет помилования; нет там милости несотворившим здесь милости. Они услышат тогда евангельские слова: чадо, помяни, яко восприял еси благая в животе твоем (Лк. 16, 25).
В здешней временной жизни виновник еще может как-нибудь отговориться от наказания: или через случай, или через друзей, но там одно из двух: или отъидите, или приидите! Уста Божии, как меч обоюдоострый, в тот страшный миг решат все, и уже не будет возврата. Праведники наследуют Обители Небесные, а грешники идут в огонь вечный, уготованный диаволу и аггелам его».
В заключение же своей беседы старец говорил еще о том, как необходимо теперь тщательнейшим образом заботиться о своем спасении, пока не прошло еще благоприятное время купли для вечности, и напоминал слова апостола Павла: Се, ныне время благоприятно, се, ныне день спасения (2 Кор. 6, 2), когда мы можем еще принести покаяние и возлюбить нашего Спасителя. При конце беседы старец как бы совсем забыл о том невыразимо сладком состоянии своего духа, когда он говорил о восхищении своем в Небесные Обители. Теперь он сознавал только немощь естества своего и называл себя первым грешником. Наконец, дав мне отечески благословение, он отпустил меня с миром и утешением несказанным.
О заботливости отца Серафима о сиротах Дивеевских
Известно многим, что отец Серафим приобщался Святых Таин в каждый воскресный и праздничный дни за ранней литургией в больничном храме Преподобных Зосимы и Савватия, построенном на том самом месте, где была первоначальная его келья и где он был удостоен видения и исцеления от Самой Царицы Небесной. Мне же судил Господь в этом самом храме петь ранние обедни, в продолжении четырех или пяти лет, по послушанию, возложенному игуменом Нифонтом. Я старался всегда приходить в церковь как можно ранее, чтобы до начатия службы получить благословение и какое-нибудь отеческое назидание от отца Серафима, потому что он приходил всех ранее в церковь. Однажды, по обыкновению, подошел я к нему под благословение. Он, как чадолюбивый отец, благословив меня, сказал: «У сирот Дивеевских нет хлеба». И с этим словом вытряхнул мне на руки из своей рукавички две монеты — золотой полуимпериал и медную копейку, говоря: «Вот, пожалуйста, отдай их Дивеевским сиротам и скажи им, чтобы они купили себе на них хлеба. Если у них будет хлеб, то унывать не будут, а если не будет хлеба, то уныние одолеет». И потом еще прибавил: «Многие пестуны, по слову апостола, но не многие отцы; многие советуют им терпеть, но сами с ними и за них терпеть не хотят. Пусть за общение с ними нас все поносят и оскорбляют всячески, но мы послушаем апостола Иакова, который говорит: «Ведущему добро творити и нетворящему — грех ему есть», — а не оставлять сирот. Хотя бы они и не давали монашеских обетов, но если сохранят в обители, при помощи Царицы Небесной, девство свое, то сугубую награду получат в будущем. В мире же безприютной деве трудно спастись, потому что весь мир во зле лежит».
По окончании литургии, едва ушел старец в свою келью, как подошла ко мне старшая из сестер Дивеевских и, спрашивая об отце Серафиме, сказала, что у них в обители нет хлеба. Я весьма удивился прозорливости дивного отца, и тотчас же отдал ей деньги, данные мне отцом Серафимом.
О чайничке
А вот и еще пример прозорливости мудрого старца. Однажды, возвратясь после литургии в свою келью, я решился подкрепить себя чаем. Лишь только поставил на угли чайник, чтобы вскипятить воду, как вошел ко мне келейник отца Серафима и позвал меня к батюшке, не объясняя для чего. Такое внезапное требование очень смутило меня. И хотелось мне, с одной стороны, подкрепить силы свои чаем, и боялся я, с другой стороны, оскорбить великого старца непослушанием. Так я скорбел и малодушествовал. Сначала, правда, я подумал, что отец Серафим, быть может, долго меня не задержит и я скоро возвращусь к своему чаю, но другая мысль внушала мне, что старец продержит меня долго, а мой чайничек раскипится, свалится и рассядется. Так, признаюсь, малодушествовал, но, слава Богу, искушению не поддался до конца и сейчас же пошел на призыв батюшки. Отец Серафим, когда я вошел к нему, благословил меня и улыбаясь сказал мне: «Я тебя не буду долго держать». Я же, как слепец или младенец, совершенно занятый своей мыслью, не обратил внимание на столь ясное изобличение моей немощи и одной половиной мысли, так сказать, выслушивал поручение, которое старец давал мне, именно: написать письмо к одной превосходительной особе с убедительной просьбой о пожертвовании трех десятин земли в пользу сирот Дивеевских, а другой половиной внимания не переставал сокрушаться о своем чайничке, который представлялся мне уже развалившимся. Отец Серафим, продолжая объяснять дело, еще не один раз повторил, что он не будет долго держать меня, для того чтобы я подкрепился. А я, продолжая быть невнимательным и думая, что наши мысли только случайно сходятся, все более и более утопал в мысленной борьбе своей.