О восхищении отца Серафима в Небесные Обители
Однажды посетил меня один боголюбивый брат, с которым мы обыкновенно делились всякой радостью и утешительным словом, слышанным от отца Серафима в общее наше назидание. Между прочими разговорами вдруг он спросил меня: открыл ли мне отец Серафим о той великой тайне, как он сподобился быть восхищенным в Небесные Обители? Я отвечал ему, что ничего не слыхал от старца об этой великой милости Божией, а сам, между тем, недоумевал и скорбел сердечно, отчего же старец не открыл мне об этой тайне, потому что я знал, что он любил меня. Брат же, сколько я его ни расспрашивал, при всем его желании никак не мог мне поведать, насколько бы это было вразумительно моему пониманию. Проводив брата, с нетерпением дождался вечернего правила и сейчас же отправился к отцу Серафиму. Мое было намерение младенчески припасть к нему и умолить его, чтобы он сам усладил мою душу рассказом о полученной им великой милости Божией. Старец встретил меня как чадолюбивый отец и вслед за мной запер на крючок дверь. Уже заранее утешался я мыслью, что услышу от старца об его дивном восхищении, нимало не думая, однако же, достоин ли я это слышать или нет? Когда мы сели друг против друга и я уже хотел молить его, чтобы он поведал мне свою великую тайну, как в ту же минуту он заградил мои уста, и первое его было слово: «Огради себя молчанием». И тут он начал раскрывать передо мной историю пророков, апостолов, святых отцов, преподобных, мучеников. Говорил со свойственной ему простотой. Он описывал их подвиги и страдания, твердую веру и пламенную любовь к Спасителю, по стезям Которого они неуклонно шли, неся каждый свой крест для получения спасения; вспоминал и разные их чудотворения, которые они совершали Благодатью Божией, к славе Господа. Описывал также и многих подвижников, в иночестве прославившихся своими подвигами: в злострадании и непрестанном над собой бдении. Он говорил, что все святые Божии, коих ублажает Святая Церковь, оставили нам, по своем успении, жизнь свою как пример для подражания и что все они были нам подобострастны, но неуклонным исполнением заповедей Христовых достигли совершенства и спасения, обрели благодать и сподобились разнообразных даров Святого Духа. «Исполнение же заповедей Христовых есть бремя легкое для каждого христианина», как сказал Сам Спаситель наш, только нужно всегда в памяти иметь их, а для этого всегда нужно иметь в уме и на устах молитву Иисусову, а перед очами представлять жизнь и страдания Господа нашего Иисуса Христа, Который из любви к роду человеческому пострадал до смерти крестные. Но в то же время необходимо очищать совесть исповеданием грехов своих и приобщением Пречистых Таин Христовых.
Такой усладительной беседой старец приготовлял меня к чему-то высокому. И после всего сказанного он отечески обнял меня и сказал: «Радость моя, молю тебя, стяжи мирный дух!» И тут же начал объяснять стяжание мирного духа. По его словам, это значит привести себя в такое состояние, чтобы дух наш ничем не возмущался. Надобно быть подобно мертвому или слепому при всех скорбях, клеветах, гонениях и поношениях, которые неминуемо приходят ко всем истинно шествующим по спасительным стезям Христовым, ибо многими скорбями подобает нам внити в Царство Небесное. «Так спаслись все праведники и наследовали вечное блаженство, а перед ним вся слава мира сего как ничто, все блага и радости мирские и тени того не имеют, что уготовано любящим Бога в Небесных Обителях: там вечная радость и торжество. Для того чтобы дать духу нашему свободу возноситься туда и питаться от сладчайшей беседы с Господом, нужно смирять себя непрестанным бдением, молитвой и памятованием Господа. Вот я, убогий Серафим, для сего прохожу Святое Евангелие ежедневно: в понедельник читаю от Матфея, от начала до конца, во вторник — от Марка, в среду — от Луки, в четверток — от Иоанна; в последние же дни разделяю Деяния и Послания апостольские, и ни одного дня не пропускаю, чтобы не прочитать Евангелия и Апостола дневного и святому. Через это не только душа моя, но и самое тело услаждается и питается оттого, что я беседую с Господом, содержу в памяти моей жизнь и страдания Его; день и ночь славословлю, хвалю и благодарю Искупителя моего за все Его милости, изливаемые к роду человеческому и ко мне, недостойному». И после этого старец снова сказал мне: «Радость моя, молю тебя, стяжи мирный дух, и тогда тысяча душ спасутся около тебя!» Я же, недостойный всем желанием души моей, хотел приобрести тот мирный дух, о котором он уже дважды упоминал мне. Я упал ему в ноги и, лобызая его стопы, полы одежды и руки, со слезами просил его, как отца и наставника, чтобы он излил свои молитвы перед Господом и Царицей Небесной о спасении грешной моей души. В эти минуты я всего себя поручил старцу; он же, видя мою преданность, еще сказал как бы во всегдашнее мне напоминание: «Радость моя, молю тебя, стяжи мирный дух!» И потом сам прямо открыл мне, для чего я пришел к нему и что именно желаю от него слышать. Когда же ужас и удивление объяли меня, старец в предуготовление к наступающей беседе еще повторил: «Радость моя, молю тебя, стяжи мирный дух!». И вслед за этим в неизобразимой радости, с усилием голоса сказал: «Вот я тебе скажу об убогом Серафиме», и потом, понизя свой голос, продолжал: «Я усладился словом Господа моего Иисуса Христа, где Он говорит: в дому Отца моего обители многи суть, то есть для тех, которые служат Ему и прославляют Его Святое Имя. На этих словах Христа Спасителя я, убогий, остановился и возжелал видеть оные Небесные Обители, и молил Господа, чтобы Он показал мне их, и Господь не лишил меня, убогого, Своей милости. Он исполнил мое желание и прошение: вот я и был восхищен в эти обители, только не знаю — с телом или кроме тела. Бог весть, это непостижимо. А о той радости и сладости небесной, которую я вкушал там, сказать тебе невозможно». И с этими словами отец Серафим замолчал. В это время он склонился несколько вперед, голова его с закрытыми очами поникла долу, и простертой дланью правой он одинаково тихо водил против сердца. Лицо его постепенно изменялось и издавало чудный свет, и, наконец, до того просветилось, что невозможно было смотреть на него; на устах же и во всем выражении его была такая радость и восторг небесный, что поистине можно было назвать его в это время земным Ангелом и небесным человеком. Во все время таинственного своего молчания он как будто что-то созерцал с умилением и слушал что-то с изумлением. Но чем именно восхищалась и наслаждалась душа праведника, знает один Бог. Я же, недостойный, сподобясь видеть отца Серафима в таком благодатном состоянии, и сам забыл бренный состав свой в эти блаженные минуты. Душа моя была в неизъяснимом восторге, духовной радости и благоговении. Даже доселе, при одном воспоминании, чувствую необыкновенную сладость и утешение.