В грамоте № 15 (22) после слов «да Доброе село» (под Переяславлем) добавлено: «А что ее прикупъ и примыслъ, а то ее и есть». В данном случае текст грамоты № 15 (22) более подробен, что, по логике В. А. Кучкина, должно свидетельствовать о ее более раннем происхождении. Но исследователь трактует этот случай как «позднейшее дополнение в текст» по сравнению с грамотой № 13 (21). Такое дополнение, по его мнению, может свидетельствовать о том, что грамота № 15 (22) «составлялась специально для ее утверждения литовским великим князем Витовтом, поскольку в этом завещании расширялись права на земли его дочери Софьи»[1190]. Однако, во-первых, грамота № 15 (22) по сравнению с грамотой № 13 (21) больших земельных прав Софьи не обнаруживает (напротив, в приведенной выше статье о передаваемых ей владениях «на Устюге» в грамоте № 13 (21) фигурируют «Тутолминские деревни», которых грамота № 15 (22) не фиксирует). Во-вторых, грамота № 13 (21) тоже должна была быть утверждена Витовтом, и это было осуществлено (к грамоте подвешена его печать)[1191].
Грамота № 13 (21): «А перемѣнит Богъ Орду, и кнѧгини моꙗ емлеть себѣ ту дань, а с(ы)ну моему, кнѧзю Василью, не вступатися». Грамота № 15: «А перемѣнитъ Богъ Орду, и кнѧгини моѧ емлет ту дань собѣ, а с(ы)нъ мои, кнѧзь Василеи, не вступаетсѧ». В. А. Кучкин отмечает, что запрет, налагаемый на сына-наследника, выражен в грамоте № 13 (21) безличным предложением, а в грамоте № 15 (22) — личным. В грамоте № 13 (21) есть еще одна статья, где запрет сыну выражен в форме безличного предложения, и в соответствующей статье грамоты № 15 (22) также читается безличное предложение. Из этого он делает вывод, что в рассматриваемой статье безличное предложение заменено в грамоте № 15 (22) на личное[1192]. Рискованность подобных выводов на основе несовпадения или совпадения таких «микроэлементов» текста видна из сопоставления данной статьи с первым завещанием Василия Дмитриевича (1406–1407 гг.). Там читается: «А перемѣнит Богъ татаръ, и кнѧгини моꙗ емлеть с тѣхъ волостей и съ селъ дань себѣ, а сыну моему, кнѧзю Ивану, так же в ту дань не вступатися»[1193]. Чтение «не вступатися» совпадает с грамотой № 13 (21), и можно было бы полагать, что она занимает положение между завещанием 1406–1407 гг. и грамотой № 15 (22), где читается «не вступаетсѧ». Но чтение «емлеть… дань себѣ», напротив, совпадает с грамотой № 15 (22) («емлет ту дань собѣ»), а в грамоте № 13 (21) порядок слов иной: «емлетъ себѣ ту дань», и, соответственно, напрашивается предположение о более позднем поновлении текста в грамоте № 13 (21) по сравнению с грамотой № 15 (22). Очевидно, что такого рода мелкие расхождения между текстами не могут быть основанием для выводов об их хронологической последовательности.
В грамоте № 13 (21) сказано, что Василию Васильевичу отходит «лугъ Великии оу города оу Москвы за рѣкою», а в грамоте № 15 (22) — «лугъ Великии за рѣкою оу города оу Москвы». Порядок слов в грамоте № 13 (21) совпадает с текстом первого завещания Василия I («лугъ Великии противу города за рѣкою»[1194]). Из этого В. А. Кучкин делает вывод о большей древности грамоты№ 13 (21) по отношению к грамоте № 15 (22)[1195]. О данном фрагменте можно сказать то же, что и о предыдущем: подобные совпадения с первой духовной встречаются как в грамоте № 13 (21), так и в грамоте № 15 (22), и на их основе сказать, какая из этих грамот более ранняя, невозможно[1196].
1196
К тому же нельзя исключить, что писец третьего завещания мог сверяться не только с текстом второго, но и с первой духовной грамотой Василия Дмитриевича.