Таким образом, одной из главных задач великокняжеского свода 1477 г. было обоснование возможности отражения ордынского «царя» (необходимое в ожидании похода Ахмата, имевшего цель восстановить фактически уже не признаваемую Москвой зависимость от Орды) и подрыв традиционного представления о легитимности ханского суверенитета над Русью. В 1480 г. в московских правящих кругах существовали две группировки: одна стояла за неподчинение Орде, другая — за продолжение признания хана сюзереном[1316]. Именование Вассианом тех, кто советовал Ивану III в 1480 г. «не противитися сопостатом, но отступити», «прежними развратниками»[1317] указывает на давность такого противостояния: вероятно, оно восходит ко времени первого столкновения с Ахматом 1472 г.[1318] Свод 1477 г. был явно связан с деятельностью «антиордынской» группировки[1319], и, по-видимому, видная роль в создании идеологического обоснования необходимости и возможности непокорения Орде принадлежала Пахомию Сербу[1320].
Текст печатается по Архивской летописи: РГАДА. Ф. 181, № 20. Л. 264–266. При публикации сохранены ѣ, ъ в конце слов, і заменено на и, титла раскрыты, вместо буквенной цифры проставлена арабская.
О убиении злочестиваго Батыя во Угряхъ
(л. 264) И поне же злочестивый онъ и злоименитый мучитель не доволен бывает, иже толика злая, тяжкая же и бѣдная християном наведе, и толико множество человековъ погуби, но тщашеся, аще бы мощно и по всей вселеннѣй сотворити, ни да по не именовано ся бы христианское именование, абие в то же лѣто устремляется на западныя Угры къ вечерним странам, их же прежде не доходи; многа же мѣста и грады пусты сотворивъ, и бяше видѣти втораго Навуходоносора, град Божий Иерусалимъ воююще. Сей же злѣйший и губительнѣйший бысть онаго, грады испровергая, села же и мѣста пожигая, человѣки же закалая, инѣхъ же пленяа, и бѣ пророческое || слово бываемо зряще: (л. 264 об.) «Боже, приидоша языцы в достояние твое и оскверниша церковь святую твою». И паки: «положиша трупия рабъ твоих брашно птицам небесным и плоти преподобных твоих звѣремъ земным». Тѣмъ же иже тогда все человѣчество, вси плакаху, вси воздыхаху, и вси «увы» взывааху. Инии же глаголаху: «по что родихомся; родившееся же по что не умрохом, яко же прежде бывший человѣцы, да быхом сихъ золъ не видѣли, и поне же быхом грѣшнейши паче онѣх, яко таковая злая постигоша насъ». Но никто же бѣ утешаяй, не бо человѣчьское бяше бываемое, но от Бога попущаемо, грѣх ради наших. Сим же тако бывающим, достиже оный гневъ Божии и до самаго великаго Варадина града Угорскаго; той бо среди земли Угорской лежитъ древесъ простыхъ мало имущи, но много овощия, изобилия же и вина; градъ же весь водами обведенъ и от сея крѣпости не боящеся никого же, среди же града столпъ стоя зело превысокъ, елико удивляти зрящих на нь. Бѣ же тогда самодержец тоя земли краль Власлов, Угром же и Чехом и Нѣмцом и всему поморию, даже и до великаго моря. Бѣху же Угри первое в православии крещение отъ Грек приемшимъ, но не поспѣвшимъ имъ своимъ языкомъ грамоту изложите. Римляном же, яко близ сущим, приложиша ихъ своей ереси послѣдовати, и оттолѣ даже и до днесь бывает тако. Предреченный же краль Власлов, и той тако же пребываше Римской церкви повинуяся, донде же прииде к нему святыи Савва Сербьский архиепископъ. И сему паки сотваряет присту || пити к непорочней христианстей вѣре Гречестѣй, не явленно, но отай, бояше ся бо востания Угров на ся. Пребысть же святый Савва, поучая (л. 265) его о православии, мѣсяцъ 5, тако отходить восвояси, единаго священника оставив у него; и того тако пребывающа, яко же единаго от служащих ему. Той же окаянных окаяннѣйший царь Батый пришедъ в землю, грады разрушая и люди Божия погубляя. Самодержцу же Всеславу[1321], его же святый Савва именова Владиславъ, не поспѣвшу собратися с людми своими, далняго ради землямъ растояния. Тогда же благополучное время Батый обрѣтъ, творяше елико хотяше. Той же самодержец, видѣв гнѣвъ Божий, пришедший на землю его, плакашѣ, не имый что сотворити; на многи же дни пребысть ни хлѣба, ни воды вкушая, но пребываше на предреченномъ столпѣ зря бываемое от беззаконных и безбожних. Сестра же его бежащи к нему во град; тыя же варвари достигше ю, плѣниша и к Батыю отведоша. Краль же Владиславъ сия видѣвъ, и тако сугубый плачь и рыдание приложив, начать Бога молите, глаголя: «сия ли суть щедроты твоя, о Владыко, яко за их же кровь свою пролиялъ еси безгрѣшне, грѣхъ ради наших предал еси насъ в руки царю законопреступну и лукавнейшу паче всея земля, но не предаждь насъ до конца имене твоего ради. Что бо речетъ мучитель: "гдѣ есть Богъ их". Помози ми, Господи Боже мои, и спаси насъ по милости твоей, и разумѣют вси, яко ты единъ Господъ по всей земли». Сия же и ина многи плача глаголя, слезам же много текущим от очию его, яко рѣчнымъ || быстринам подобяще, и идѣ же аще падаху на мраморие, оно проходяху насквозь, еже есть и до сего дне знамение (л. 265) об то видѣга на мрамориях, и от сего познаша помощи Божий быти. Ста же нѣкто пред кралем и рече ему: «се ради слезъ твоих дает ти Господь победита царя злочестива». Начаша же смотрити лице глаголющаго и не видѣше его к тому. И сошедше со столпа онаго видѣши конь осѣдлай, никим же держим, особ стояще, и сѣкира на седлѣ, и от сего извѣстнейше разумѣша помощи Божией быти. И тако самодержецъ всѣдъ на коня оного и изыде на противных из града с вои, елико обретошася с ним; видѣвше же съпротивнии, и абие страхъ нападе на нихъ, и на бѣжание устремишася. Они же, во слъд женуще, толикое множество безбожных варваръ погубиша, и богатство их взяша, елико и числа не бѣ, и иных живых яша. Видѣвше же иже во граде оставшии помощь Божию и побѣду на противных, изыдоша из града с малою чадию, рекше жены же и дѣти, мужескую храбрость восприимше, и ти такожде нечестивыхъ побиваху, никому же противящуся, и яко же и первѣе рѣхом. Безбожному же оному Батыю ко Угорским планинамъ бежащу, алѣ житию конецъ приемлеть от руки самого того самодержца Владислава. Глаголють же нѣцыи, иже тамо живущии человѣцы, яко сестра Владаславля, ю же плѣниша, и та тогды бѣжащи бяше с Батыемъ, и бысть, повнегда || сплестися Владиславу с Батыемъ, тогд а сестра его помогаше Батыю, их же самодержец обою погуби. Угры же сташа въ станах Батыевых. Татарове же приходяще к (л. 266.) станом своим со плѣном не вѣдуще бывшаго, Угри же плѣнъ отнимающе, самихъ же варваръ немилостивно погубляху, токмо елицы восхотѣша вѣры еже во Христа, тѣхъ оставиша. Створенъ же бысть мѣдным лиянием король, на кони сѣдя и сѣкиру в рудѣ держа, ею же Батыя уби, и водруженъ на том столпѣ на видѣние и память роду и до сего дне. И тако сбысться реченное: «мнѣ отмщение, и аз въздамъ месть», глаголеть Господь. До здѣ убо яже о Батый повѣсть конецъ приять.
1319
Приведенные свидетельства «антиордынской» направленности протографа МС-Ерм не позволяют, естественно, согласиться с мнением Я. С. Лурье, что в нем «тема освобождения от власти Орды явно не была в центре внимания» (Лурье Я. С. Две истории… С. 161). Я. С. Лурье исходил из того, что этот свод не внес дополнений в повести о Куликовской битве и о нашествии Тохтамыша, взятые из Новгородско-Софийского свода. Но повесть о Куликовской битве, во-первых, и так носила в достаточной степени антиордынский характер и описывала победу Дмитрия Донского в восторженных тонах. Вносить же в нее что-то новое, преследуя цель укрепить дух в преддверии нападения Ахмата, не имело смысла, так как на Куликовом поле была одержана победа не над «царем», а над временщиком Мамаем, нелегитимность чьей власти четко осознавалась на Руси; поэтому данный пример не годился для того, чтобы обосновать право на борьбу с «самим царем». Примечательно, что Вассиан в «Послании на Угру» ставит поведение Дмитрия Донского в 1380 г. в пример Ивану III как образец воинской доблести, но не использует этот исторический факт при обосновании права противостоять «царю» Ахмату: для этого привлекаются совсем иные доводы — Ахмату создается «имидж» самозваного царя, не принадлежащего к «царскому роду», и, напротив, обосновывается тезис о царском достоинстве самого Ивана (ПЛДР. Вторая половина XV в. С. 528, 530, 532). Что касается повести о нашествии Тохтамыша, то она в целом явно не подходила для поднятия духа перед нападением хана, так как война 1382 г. была проиграна, а Москва взята и разорена. Тем не менее, как сказано выше, «антиордынская правка» МЕС этой Повести коснулась — был выброшен звучащий явно несвоевременно мотив нежелания великого князя биться с «самим царем» и объявлены «мятежниками и крамольниками» не те, кто готовился к обороне, а намеревавшиеся спастись бегством (очень похоже на намек на современных противников неподчинения Орде).
1320
Уместно вспомнить в связи с этим, что одним из тех, кто выступал в 1480 г. за активное сопротивление Орде, был Паисий Ярославов, ставший в 1479 г. игуменом Троице-Сергиева монастыря (ПСРЛ. Т. 26. С. 265–266, 273; ПСРЛ. Т. 24. С. 199–200; Русский феодальный архив XIV — первой трети XVI в. Вып. 2. М., 1987. С. 269–271). Пахомий являлся также троицким монахом, причем, вероятно, был близок к Паисию: руке последнего (тогда еще не игумена) принадлежит древнейший список Пахомиева Жития Кирилла Белозерского (см.: СККДР. Вторая половина XIV–XVI в. Ч. 2. С. 159, 173). Наконец, «главный идеолог» сопротивления Ахмату в 1480 г. архиепископ Вассиан Рыло прежде тоже был троицким игуменом.