Выбрать главу

— Какого лешего мне вас обманывать? — обиделся он.

— А ну, проверь.

Захаров спустился под воду — пробоины и впрямь пустые.

Глянул вниз, а его тряпичные сальные кляпы щиплют со всех сторон табуны рыб.

— Вытянули, ворюги, обжоры, сала захотелось, — рассердился Захаров. — Мало я на вас хлеба и ракушек скормил?

Захаров поднялся наверх на баркас и принялся тесать для пробоин деревянные пробки. При этом молча и стойко выдерживал насмешливые взгляды и шутки товарищей.

Его утешала одна тайная, заветная мечта, запала она ему давно. Мечтал он найти особенную рыбу, какой еще не знал никто: ни водолазы, ни рыбаки, ни ученые. Он и сам не знал, какая она из себя, эта необыкновенная рыба, но был твердо уверен, что она существует. Что она плавает где-то в других морях, более рыбных, чем Балтийское, — в Черном, Баренцовом или Дальневосточном. Там и найти ее легче — вода там прозрачна.

Захаров подал заявление с просьбой перевести его на другое море. Но водолазный инструктор сказал:

— Нет, товарищ Захаров, на другое море не переведем. Вы нам и здесь нужны. Работник вы хороший, к условиям Балтики привыкли. Ну, скажите, зачем вам понадобилось другое море?

— Хочу увидеть новых рыб, — сказал Захаров.

— Зря, — сказал инструктор, — рыбы вам только мешают. Плюньте на них и оставайтесь. Мы вас скоро в старшины произведем.

Захаров остался. Он любил водолазную работу. Но мысль о необыкновенной рыбе стала одолевать его сильней прежнего. И Захаров подал новое заявление.

Наконец ему разрешили уехать на Черное море.

* * *

Захаров прибыл на спасательное черноморское судно «Эпроновец». В первый же день, стоя на борту, он слушал бойкий говор черноморцев и щурил глаза от необычно яркого солнца. Черный, вороненый баклан сидел на крашеном буйке и, свесив клюв, хищно высматривал рыбу сквозь изумрудно-зеленую воду.

Захаров впервые в жизни спустился на дно южного моря.

Он стропил, затягивая стальной петлей ржавые котлы, донки и куски железного борта старого, рваного корабля. Баржа лебедкой тянула груз на поверхности. Шланг и сигнал змеились сквозь прозрачную толщу, и вдали было видно, как гоняет скумбрию резвый дельфин. На просторе колыхались медузы в модных шляпках с синими и оранжевыми каемками и в кружевах из тонкого шелковистого студня. А между ними, как стрелы, выпущенные из тугого лука, быстро и бесшумно пролетали длинные, странные рыбы-иглы.

Дно было солнечное, то в бурых и багровых водорослях, то подернутое красным илом. От этого и бычки, и камбалы, и зеленухи, и коньки, и барабульки тоже казались розово-багровыми.

Облепленный черными ракушками и мхом, заспанный, волосатый краб лениво волочил по грунту свой большой, будто привязанный живот.

— Ну и страхолюд, — засмеялся Захаров и взял краба на руки.

Вечером после работы Захаров сидел в шумном кубрике «Эпроновца», думал о крабе-страхолюде, посаженном в банку, и о пище для морских коньков. Слушал, как веселый такелажник Гераськин, аккомпанируя себе на гитаре, пел старую морскую песню «Пролив Донегал»:

Бурно плещут волны, Страшен Донегал. Много рифов в море И подводных скал. Моряки там знают, Что придет черед — Кто-нибудь из них На дно пойдет…

Песню заглушала игра в домино, азартное хлопанье о стол костяшками и выкрики:

— На подвесную! Дупель два! Лысина! Аврал! Бито! Считай рыбу!

Но вот снова, как звенящая галька из-под прибоя, вырвался голос Гераськина:

Там море полно угроз, Там ветер многих унес, Там жил когда-то матрос С женой, продавщицей роз…

К Захарову подошел пожилой черноморец-старшина, водолаз Якубенко, и предложил сыграть в шашки.

С ним Захарову сегодня пришлось работать на одном баркасе.

— Сразимся, что ль?

— Идет.

Якубенко засучил по локти свои пудовые рыжие руки, сплошь покрытые татуировкой, и выдвинул на стол шашечную доску.

Захаров еще у балтийцев видел немало замысловатых татуировок. И все же один рисунок на руке Якубенко его удивил.

— Что это у тебя наколото?

— А разве сам не видишь?

Захаров еще раз всмотрелся в этот неясный синий рисунок, изображавший не то зверя, не то павлина.

— Не знаю, — сознался Захаров.

— Эх ты, чубук от трубки, да ведь это морская лисица, — объяснил Якубенко.

— Морская?

Захаров заволновался. Он знал обыкновенных пушистых лесных лисичек. Еще мальчишкой он промышлял с отцом-охотником в тайге.