С нарастающим раздражением он наблюдал за тем, как она отвернулась и зашлепала по клавишам, продолжая говорить по телефону — что-то насчет совместных страховых платежей и утвержденных сумм.
— Это важно! — сказал он. — Мне нужно знать, что случилось с Филом Дорром.
— Сэр, я говорю по телефону.
— Фил тоже болен, да? У него проблемы с глазами.
— Вам нужно поговорить с его доктором.
— Тогда пропустите меня к доктору Валленбергу.
— У него обед.
— Когда он вернется? Когда?
— Сэр, успокойтесь, пожалуйста…
Просунув руку в окошко, он нажал кнопку разъединения на ее телефоне.
— Я должен попасть к доктору Валленбергу!
Она откатилась на стуле от окошка, оказавшись вне досягаемости. Из картотеки вышли еще две женщины. И теперь все три глазели на него — психа, беснующегося в вестибюле.
Дверь открылась, и появился один из врачей. Крупный черный мужчина башней навис над Бигелоу. Его именная бирка гласила: «Роберт Брэйс, врач».
— Сэр, какие трудности?
— Мне надо видеть Валленберга.
— Его сейчас нет в здании.
— Тогда скажите мне, что стряслось с Филом.
— С кем?
— Вы его знаете! Фил Дорр! Сказали, что он болен — что-то с глазами. Он в больнице?
— Сэр, давайте вы присядете, а эти дамы пока поищут карту…
— Не желаю я сидеть! Я просто хочу знать, у него то же самое, что было у Ангуса и у Стена Маки?
Входная дверь открылась, появилась пациентка. Увидев пылающее лицо Бигелоу, она застыла, словно почувствовала, что ситуация накалена.
— Почему бы нам не поговорить у меня в кабинете? — предложил доктор Брэйс голосом тихим и спокойным. Он протянул руку Бигелоу. — Это прямо по коридору.
Бигелоу поглядел на широкую, неожиданно светлую ладонь, прочерченную широкой темной линией жизни. Он поднял глаза на доктора.
— Я просто хочу знать, — тихо проговорил он.
— Знать что, сэр?
— Я тоже заболею, как и другие?
Доктор покачал головой — это было не ответом на вопрос, а выражением недоумения.
— С чего вы должны заболеть?
— Они сказали, что никакого риска нет… Сказали, что операция безопасна. Но потом заболел Маки, и…
— Сэр, я не знаю господина Маки.
Бигелоу посмотрел на регистраторшу.
— Вы помните Стена Маки. Скажите, что помните Стена!
— Конечно, господин Бигелоу, — ответила она. — Нам было так жаль, когда он ушел.
— А теперь ушел и Фил, да? Я остался один?
— Сэр! — другая сотрудница окликнула его из окошка. — Я нашла карту господина Дорра. Он вовсе не болен.
— А почему он не пришел к Ангусу на похороны? Он должен был пойти!
— Господину Дорру срочно пришлось уехать по семейным обстоятельствам. Он попросил, чтобы его медицинские документы передали новому врачу в Ла-Джолле.
— Что?
— Здесь так написано. — Женщина протянула Джеймсу карту с пришпиленной к обложке запиской. — Распоряжение датировано вчерашним днем. Здесь сказано: «Пациент переведен по семейным обстоятельствам, возвращения не ожидается. Все документы передать в Западное отделение Казаркина Холма в Ла-Джолле, штат Калифорния».
Бигелоу подвинулся к окошку и уставился на подпись под направлением: «Карл Валленберг, врач».
— Сэр! — Это снова сказал доктор; он положил руку на плечо Бигелоу. — Я уверен, скоро вы получите весточку от своего друга. Похоже, ему срочно пришлось уехать.
— Но какие у него могут быть семейные обстоятельства?
— Ну, может быть, кто-то заболел. Или умер.
— У Фила нет семьи.
Доктор Брэйс пристально посмотрел на него. Женщины тоже. Джеймс видел, как они стоят за стеклянной загородкой и смотрят на него — словно зеваки в зоопарке.
— Здесь что-то не так, — возразил Бигелоу. — Вы чего-то недоговариваете, верно?
— Мы можем обсудить это, — предложил врач.
— Я хочу видеть доктора Валленберга.
— Он обедает. Но вы можете поговорить со мной, господин…
— Бигелоу. Джеймс Бигелоу.
Доктор Брэйс открыл дверь, ведущую в коридор клиники.
— Давайте пройдем ко мне в кабинет, и вы мне все расскажете.
Бигелоу оглядел длинный белый коридор, растянувшийся за дверью.
— Нет, — сказал он, попятившись. — Нет, это неважно…
И выскочил из здания.
Постучавшись, Роби Брэйс вошел в кабинет Карла Валленберга. Помещение, как и его владелец, было образчиком надменно-превосходного вкуса. Брэйс не слишком разбирался в мебели, но даже он чувствовал качество. Массивный письменный стол был изготовлен из какого-то необычного дерева теплого красноватого оттенка, Роби такого никогда не видел. Живопись на стенах — нечто претенциозно-абстрактное, однако обошлась она наверняка в целое состояние. Через окно за спиной Валленберга открывался вид на закат. Свет заходящего солнца растекался вокруг его плеч и головы, образуя своеобразное гало. «Иисус X. Валленберг», — подумал Брэйс, подходя к столу.
Валленберг оторвал взгляд от бумаг.
— Да, Роби?
«Роби. Не доктор Брэйс. Похоже, нам обоим ясно, кто тут главный».
— Вы помните пациента по имени Стен Маки? — осведомился Брэйс.
Против света было невозможно прочитать выражение лица Валленберга. Он медленно откинулся на спинку кресла, обивка из дорогой кожи скрипнула.
— Откуда вы взяли это имя?
— От одного из ваших пациентов, Джеймса Бигелоу. Вы ведь знаете господина Бигелоу?
— Да, конечно. Он был одним из первых пациентов моей программы.
— Сегодня господин Бигелоу появился в клинике очень расстроенный. Не могу сказать, что понял его не слишком вразумительную историю. Он кричал, что все его друзья заболели, и спрашивал, будет ли он следующим. Он упоминал имя господина Маки.
— А именно доктора Маки.
— Он был врачом?
Валленберг жестом указал на кресло.
— Роби, почему бы вам не присесть? Довольно трудно что-либо обсуждать, когда вы вот так возвышаетесь надо мной.
Брэйс сел. И сразу понял, что совершил тактическую ошибку; он потерял преимущество высоты — их лица оказались на одном уровне. Теперь все преимущества были у Валленберга. Положение. Раса. Одежда с иголочки.
— О чем говорил господин Бигелоу? — спросил Брэйс. — Похоже, он очень боится заболеть.
— Не имею ни малейшего понятия.
— Он упоминал какую-то процедуру, в которой участвовали он и его друзья.
Валленберг покачал головой:
— Возможно, он имел в виду протокол? Еженедельные инъекции гормонов?
— Не знаю.
— Если да, то его опасения беспочвенны. В этой схеме нет ничего революционного. Это и вам известно.
— Значит, господину Бигелоу и его приятелям все-таки вводили гормоны?
— Да. Это одна из причин их переезда в Казаркин Холм. Они хотели получать новейшее лечение.
— Интересно, вы сказали «новейшее лечение». Господин Бигелоу ничего об этом не говорил. Он использовал термин «операция». Похоже, он подразумевал некое хирургическое вмешательство.
— Нет-нет. У него не было никаких операций. На самом деле, насколько я помню, хирург ему понадобился всего один раз — удалить полип в носовой полости. Он был доброкачественным, разумеется.
— Ну а как насчет этого гормонального протокола? У кого-нибудь когда-нибудь были серьезные побочные эффекты?
— Никогда.
— Значит, Ангус Парментер не мог умереть от этого?
— Диагноз еще не установлен.
— Это болезнь Крейцфельда-Якоба. Так мне сказала доктор Харпер.
Валленберг застыл, и Брэйс вдруг понял, что ему не стоило упоминать имя Тоби. Не стоило признаваться, что они знакомы.
— Что ж, — спокойно сказал Валленберг. — Это объясняет его симптоматику.
— А как насчет опасений господина Бигелоу? Что у всех его друзей была одна и та же болезнь?
Валленберг покачал головой.
— Вы же знаете, нашим пациентам трудно смириться с тем, что жизнь подходит к концу. Ангусу Парментеру было восемьдесят два. Старение и смерть — это произойдет с каждым.
— Как умер доктор Маки?
Валленберг помолчал.
— Это было весьма неприятное происшествие. У доктора Маки начался острый психоз. Он выбросился из окна больницы Виклин.