— Я попытаюсь поговорить с ней позже.
— Не думаю, что вам удастся что-нибудь выудить. Похоже, она не доверяет мужчинам, и причина этого ясна. Так или иначе, существует множество факторов, которые могут привести к патологии плода. Девушка не может указать ничего конкретного.
— Это не просто патология плода.
— Откуда вы знаете?
Он жестом указал на маленький конференц-зал в конце коридора.
— Я хочу познакомить вас кое с кем. Она сумеет объяснить лучше меня.
Дворак сказал «она», но человек, которого Тоби увидела перед видеомонитором, войдя в зал, со спины больше напоминал мужчину — коротко стриженные стального цвета волосы, широкие плечи, обтянутые рыжей рубашкой. Сигаретный дым колечками плыл над угловатой стрижкой. На мониторе в замедленном режиме сменялись кадры сонограммы.
— Я думал, вы бросили курить, — сказал Дворак.
Человек обернулся, и Тоби убедилась, что это действительно женщина. Ей было чуть за шестьдесят, голубые глаза смотрели обескураживающе прямо, на невыразительном лице не было ни грамма косметики. Предосудительная сигарета торчала из мундштука слоновой кости, который она держала с непревзойденной элегантностью.
— Это мой единственный недостаток, Дэниел, — парировала женщина. — Я не желаю от него отказываться.
— Полагаю, скотч не в счет.
— Скотч не есть недостаток. Он тонизирует. — Женщина повернулась к Тоби и посмотрела на нее, подняв бровь.
— Это доктор Тоби Харпер, — представил ее Дворак. — А это доктор Александра Маркс. Доктор Маркс — ведущий генетик в Бостонском университете. Была моим преподавателем.
— Очень давно, — заметила она и протянула Тоби руку — жест, неожиданный для женщины, но у доктора Маркс он получился совершенно естественным. — Я пересмотрела сонограмму еще раз. Что вы знаете об этой девушке?
— Я только что с ней говорила, — сказала Тоби. — Ей шестнадцать. Проститутка. Кто отец, не знает. Влияние каких-либо токсинов отрицает. Из лекарств принимала только это.
— Я консультировался с больничным фармацевтом. Он определил таблетки по выбитому на них коду. Прохлорперазин, — сообщил Дворак и посмотрел на доктора Маркс. — Их обычно назначают при тошноте. Это не могло вызвать патологию плода. Поэтому винить эти таблетки не стоит.
— Как этот сутенер раздобыл рецептурный препарат? — встрепенулась Тоби.
— Сегодня на улице можно достать что угодно. Возможно, она не сказала вам, что еще принимала.
— Нет, я верю ей.
— Какой срок беременности?
— Насколько она помнит, пять или шесть месяцев.
— Значит, то, на что мы смотрим сейчас, — плод во втором триместре. — Доктор Маркс повернулась к монитору. — Это определенно плацента. Это — околоплодная жидкость. Вот здесь, похоже, мы видим пуповину. — Доктор Маркс подалась вперед, изучая пятна на экране. — Думаю, ты прав, Дэниел. Это не опухоль.
— Значит, все-таки патология плода? — спросила Тоби.
— Нет.
— Что же еще это может быть?
— Нечто среднее.
— Между опухолью и эмбрионом? Как это возможно?
Доктор Маркс затянулась сигаретой и выпустила облако дыма.
— Этот безумный, безумный мир.
— Все, что у вас есть, — сонограмма. Нагромождение серых пятен. Доктор Сибли, рентгенолог, полагает, что это опухоль.
— Доктор Сибли никогда прежде такого не видел.
— А вы видели?
— Спросите Дэниела.
Тоби взглянула на Дворака:
— О чем речь?
— Женщина, которая умерла при родах, — подсказал он. — Анни Парини… Я отправил плод доктору Маркс для генетического анализа.
— Я провела только предварительное исследование, — продолжила она. — Мы сделали срезы ткани и окрашивание. Потребуются месяцы, чтобы сделать полный анализ ДНК. Но, основываясь на гистологии этого… существа, я выстроила некоторые гипотезы. — Доктор Маркс развернулась на стуле, чтобы оказаться лицом к Тоби. — Садитесь, доктор Харпер. Поговорим о плодовых мухах.
«К чему это она ведет?» — удивилась Тоби, опускаясь в одно из кресел возле длинного стола. Дворак тоже сел. Доктор Маркс, сидевшая во главе стола, оглядела их, словно суровый профессор двоечников, пришедших на повторную сдачу экзамена.
— Вы знаете об исследованиях дрозофилы миланогастер, которые проводились в университете Базеля? Это обычные плодовые мухи.
— И что показали эти исследования? — спросила Тоби.
— Они касаются неправильного расположения глаз. Ученые уже обнаружили олигоген, запускающий целый каскад из двух тысяч пятисот генов, которые нужны для формирования глаза плодовой мухи. Этот ген назвали «безглазым», поскольку его отсутствие приводило к тому, что мушка рождалась без глаз. Швейцарские исследователи сумели запустить этот ген в разных частях зародыша. Результаты были потрясающие. Глаза появлялись в самых причудливых местах. На крыльях, на ножках, на усиках. Четырнадцать глаз на одной мухе! И все это — при активации одного-единственного гена.
Доктор Маркс остановилась, чтобы затушить сигарету. Затем она вставила в мундштук новую.
— Не вижу связи между исследованиями плодовых мух и нашей ситуацией, — призналась Тоби.
— Я к этому подхожу, — сказала доктор Маркс, прикуривая. Затянувшись, она откинулась назад и удовлетворенно выдохнула дым. — Перепрыгнем через ряд биологических видов и возьмем мышей.
— Все равно не вижу связи.
— Я пытаюсь начать с элементарного. Вы с Дэниелом не занимаетесь научными разработками в области биологии. И наверняка не осведомлены о тех достижениях, которые сделаны с того момента, как вы окончили университет.
— Это правда, — призналась Тоби. — Тут за клинической медициной угнаться бы.
— Тогда позвольте вас просветить. Вкратце. — Профессор стряхнула пепел. — Так вот, мыши. Точнее, их гипофизы. Уже известна ключевая роль гипофиза для выживания новорожденной мыши. Вот почему его называют главной железой. Гормоны, которые он вырабатывает, регулируют все функции организма, от роста до репродукции и температуры тела. Он производит и гормоны, назначение которых нам пока неизвестно. Гормоны, которые мы пока не идентифицировали. Мыши, родившиеся без гипофиза, умирают в течение суток — вот насколько важна эта железа. И вот к чему привели исследования. В Национальном институте здоровья изучают эмбриональное развитие этой железы. Уже известно, что разнообразные клетки, образующие его, возникают из единственного зачатка. Клеток-предшествеников. Но что именно заставляет этих предшественников создавать гипофиз?
Она обвела взглядом своих «двоечников».
— Какой-то ген? — предположила Тоби.
— Естественно. Это все заложено в ДНК. Строительном блоке жизни.
— И что это за ген? — спросил Дворак.
— В случае мыши это Lhx3. LIM-гомеобоксный ген.
Дворак рассмеялся:
— А, ну тогда все ясно.
— Я и не жду, что вы все поймете, Дэниел. Я хочу, чтобы вы получили общее представление. О том, что есть олигоген, который заставляет клетки-предшественники развиваться определенным образом. Один олигоген формирует глаз, другой — конечности, а третий — гипофиз.
— Хорошо, — сказал Дворак. — Думаю, мы это поняли. В общем.
Доктор Маркс улыбнулась.
— Следующее задание будет простым. Я хочу, чтобы вы сложили эти исследования и сообразили, что они означают вместе. Олигоген, который запускает формирование гипофиза. И плодовая муха с четырнадцатью глазами. — Профессор посмотрела на Тоби, затем на Дворака. — Вы понимаете, о чем я?
— Нет, — призналась Тоби.
— Нет, — почти в унисон произнес Дворак.
Доктор Маркс вздохнула.
— Ладно. Тогда я расскажу, что обнаружила в тканевых срезах. Я препарировала тот образец, который мне прислал Дэниел, — то, что, по его мнению, было неправильно развитым плодом. Я никогда не видела ничего подобного, а мне приходилось исследовать тысячи врожденных патологий. Так вот. Человеческий геном состоит из сотни тысяч генов. Это существо, похоже, обладает лишь частью нормального генома. Да и тот, что есть, сильно поврежден. С этим геномом случилась какая-то беда. А результат? Такой, как если бы взяли плод, разобрали его, а затем попытались сложить без всякой системы. Руки, зубы, головной мозг — все слеплено в один комок.