– Буду.
– Ты уж там не очень пей-то. Серьезный разговор.
– Договорились, – и Куделя сопроводил добрый совет очередной порцией жидкого хлеба.
Кирпич лишь чуть приподнялся на скамейке и кивком поприветствовал Куделю, за которым маячили два мордоворота. Чуть в отдалении просматривались еще двое.
– Ты что, Глеб, боишься меня, что ли? Столько охраны подогнал?
– Извини, Кирпич, меня, как зверя, обложили, – Куделя нервным движением обозначил круг. – Ты что, не видишь? Везде красные флажки.
– Это белая горячка, Глеб. Ну да ладно. Что делать-то собираешься? Фатоса мочить?
– Угу, – кивнул Куделя.
– А ты уверен, что это он? Что это не подстава?
– Ну как, Кирпич, сам смотри – все на этой албанской обезьяне сходится. Мы получили надежную наколку: московские лохи гонят дешевый товар. Мои люди пришли схватить их за задницу.
– Глеб, но ведь там, на складе, никого не было?
– Там-то не было. Зато товар на месте оказался. И люди Фатоса посыпались. И моих пацанов положили. Зачем, скажи, они туда пришли? Я думаю – товар забрать. Так что я им большой счет выставлю.
– Подожди, подожди. А источник твой не был тухлым?
– Чистый канал. Проверенный. Ни разу не лажанул.
– Ну, дай-то бог… – задумчиво проговорил Кирпич, доставая пачку «Беломорканала» и закуривая папиросу.
Куделя покосился, повел носом, но ничего не сказал. Хотя терпеть не мог кислого запаха советского табака.
– В общем, Глеб, у тебя, конечно, своя голова на плечах, но, если ты накатишь Фатоса по полной, то ответ мы получим не только от «албанцев». Встанут «итальянцы», «испанцы», и даже «немцы». Они ведь только и ждут повода, чтобы перегрызть нам глотки. И чтобы ты ни говорил, я не уверен, что вся эта Херня не была подставой.
Куделя замотал головой и хотел возразить, но Куделя властным жестом остановил его:
– И учти еще одно. Если ты подставишь всех нас, то братва тебе этого не простит. Ты меня понял?
– Я тебя понял, – жестяным голосом ответил Куделя, поднимаясь со скамейки.
«Ничего-то ты не понял, мудила», – провожая его взглядом, подумал Кирпич, постукивая очередной папиросой о ладонь.
26
– Огурец, отвали, – Инга отпихнула таксу ногой.
Знала бы, что будет так мешать, оставила бы дома. Хотя Огурец и дома вел себя не слишком хорошо. Вчера оставила его на полдня и получила кучу посреди гостиной. Вредный пес! С другой стороны, жалко Огурчика, ему бы бабу, а она его таблетками успокаивающими потчует.
Огурец обиженно тявкнул и залег, наконец, в углу. Сам себя в угол поставил. Всем своим видом такс демонстрировал обиду, кося глазом на хозяйку – видит она или нет, что он обиделся? Навеки. До вечерней прогулки.
Инга ловкими движениями перекладывала на столе бумаги Пчелы. Каждую, не рассматривая, она снимала на миниатюрную камеру. Отсеивать сор было некогда – мистер Бии мог вернуться с минуты на минуту. На самом деле она для того и взяла с собой вредного таксеныша – чтобы вовремя предупредил о возвращении возлюбленного. Огурец отчего-то на него прямо стойку охотничью делал. Не по зубам выбрал дичь.
Так, эта порция готова. Инга аккуратно сложила бумаги в верхний ящик стола и потянула на себя следующий. Блин! Закрыто. Порывшись в сумочке, она достала связку ключей и быстро нащупала ключ золотой. В смысле – универсальный. У нее было три таких ключа, для разного размера скважин. Простенький замок открылся сразу и Инга поморщилась: в ящике рядами, как на параде, лежали упаковки презервативов из секс-шопа. Вот чудак на букву «м»! Финансовые документы хранит открыто, а презервативы запирает. Еще сейф банковский для этих гондонов арендовал, супермен Пчелкин!
В углу ящика, поверх резиновых изделий №2 мейд ин Холланд лежали два рисунка. Один рисунок был хорошего качества литографией. На ней тщательно прорисованный скорпион злобно кусал сам себя в голову. На другом рисунке был тот же самый скорпион, но уже изображенный более схематично, стилизованный под товарный знак.
Инга пожала плечами, но на всякий случай щелкнула обоих насекомых, причем так, что в кадр попали и красочные, прямо-таки говорящие картинки на секс-шоповских упаковках. Пусть полюбуются работодатели, а то от этих финансовых документов, которыми была заполнена пленка, можно запросто импотентом стать.
Огурец вдруг зарычал, дрожа всем телом. Инга быстро спрятала в потайной карман сумки камеру и ключи и плюхнулась в кресло, картинно заложив ногу на ногу. Пес захлебнулся лаем.
– Фу, Огурец, свои! – приказала Инга, лениво потягиваясь, и улыбаясь Пчеле, который радостно потрясал в воздухе двумя бутылями шампанского. За которым она, собственно, его и посылала.
Огурец заходился лаем, игнорируя приказ. Ему не нравился этот друг хозяйки, который не обращал на него, охотничьего пса, никакого внимания.
27
Несмотря на порочащие его слухи Али Мустафа Фатос был примерным семьянином. Хотя бы в том смысле, что очень любил своих многочисленных детей. И они обычно отвечали ему взаимностью, тем более, что денег на подарки и прочие радости Фатос не жалел. И время от времени брал своих детишек на непродолжительные морские прогулки, которые совершались на яхте «Мехруса», получившей свое имя в честь знаменитой яхты вице-короля Египта хедива Исмаила.
Наблюдая за идиллическими картинками общения Али Мустафы с детьми и прочими домочадцами, трудно было представить, насколько этот человек жесток и беспощаден с врагами, конкурентами и, особенно, с бывшими друзьями. Единственное, что в этом плане можно было поставить ему в несомненную заслугу, это тот факт, что он в своей жизни не тронул ни одного ребенка, даже если речь шла о детях его самых заклятых врагов. В этом он был абсолютно чист, если не считать, конечно, множество сирот, с завидным постоянством получавших этот невеселый социальный статус благодаря усилиям господина Фатоса.
Разница между старшим сыном Саидом и младшей, четырехлетней любимицей Лейлой, была в двадцать восемь лет. Точно такая же разница в возрасте была между первой и последней, пятой женой – итальянской фотомоделью Кларой Верди, «Мисс Италия-1989». Они были женаты больше двух лет, но общими детьми еще не обзавелись. «Мисс Италия» берегла фигуру…
Завтракать решили на верхней палубе. Фатос, покачиваясь в плетеном кресле-качалке, лениво, из-под прикрытых век смотрел, как девчонки суетятся вокруг длинного стола, за которым должны были разместиться пятеро взрослых и четверо детей. Он сам, Клара, его третья жена Алла с ее мегерой-сестрой Ириной и Сержио, муж этой самой сестры, невероятно жирный и столь же неимоверно скучный. Фатос терпел его присутствие лишь потому, что тот был профессионалом, врачом-педиатром, пользовавшим всех его детей от третьего брака.
Из детей на яхте были тринадцатилетний Пауль, от второго брака с белокурой немкой Гретхен, и три дочки от брака третьего. Почему-то от третей, русской жены у него рождались одни дочери.
Официантки заканчивали сервировку. Фатос чувствовал, что проголодался, что не помешало ему по достоинству оценить премиленькие ляжки одной из служанок. «Прямо прелесть, какая мясистенькая», – подумал он. Честно говоря, ему уже порядком надоели ребра Клары и ее ужимки, которыми она сопровождала каждый отправляемый в восхитительный ротик листик салата. А питалась его жена исключительно какой-то травой и еще мюслями, напоминавшими Фатосу кошачий корм «Вискас».
Он не заметил, как задремал на утреннем солнышке. Соломенная шляпа сползла со лба и вышедшим на палубу родственникам открылась странная картина: могущественный глава клана представлял из себя белоснежный костюм, прикрытый шляпой, из-под которого торчали лишь стрелки усов.
Анна деликатно кашлянула, а Лейла, нарушая всяческую субординацию, бросилась к наркобарону с радостным криком: