— А что насчет СПИДа? — в отчаянии выпалила Мэдди. — Эй, слушай, давай я просто разденусь, а ты быстро погоняешь шкурку. В смысле, неужели ты возьмешь меня в рот? Ты же не знаешь, где я была…
— А почему, ты думаешь, я выбрал тебя? Ты не имеешь отношения ни к одному слову на «Г»: гаитянка, гемофилия, героинозависимость или распутный гомосексуализм. — Его горячий дряблый язык уже проникал ей в ухо, вращаясь там по типу барабана стиральной машины.
— Правила! — В порыве отвращения она оттолкнула его от себя. — Не трогай уши, договорились? У меня там инфекция. И грудь тоже не трогай по той же причине. Она болит, как и все ниже пупка. Я же только что родила ребенка! Моя вагина закрыта на капитальный ремонт.
Мэдди взглянула на адвоката и увидела большие мясистые губы, надвигающиеся на ее собственные. Перегрин с помощью мази ввел свой герпес в стадию ремиссии, но при близком рассмотрении сам он оказался покрыт прыщами под воротником-поло своего черного свитера.
В попытке увернуться от его губ она рывком натянула ему на голову свитер. Перегрин на мгновение замер, оказавшись в смирительной рубахе с застрявшей в воротнике головой и поднятыми вверх руками. Мэдди чувствовала огромное искушение вызвать охрану, но ей не давала этого сделать мысль о Джеке. Дело в том, что она думала о нем безостановочно. Когда она отдала его Джиллиан, ей следовало попросить у врача «отворотные» таблетки или специальный пластырь, который бы выделял в ее организм маленькие дозы ребенка, которые бы уменьшались с каждым днем до тех пор, пока она не преодолеет свою зависимость. Тогда ей не пришлось бы этим заниматься.
Перегрин исполнил затейливое мамбо, высвобождая голову. Она появилась из кашемирового плена с тем же похотливым выражением на лице. Мэдди, замерев от ужаса, наблюдала, как он расстегивает молнию на своих штанах. Она увидела темный клок волос, торчащий из его паха, клок лакричника, приклеенного к его потному животу. Он положил ее содрогающуюся руку на серую плоть своего гигантского живота.
Она просто должна думать о чем-либо другом. О просроченной книжке в библиотеке. О своем новом увлажнителе… о войне в Чечне.
Перегрин скинул штаны и грубо притянул ее к себе. Его трусы были покрыты веселеньким узором из красных чертиков с вилами. Шишка под ними была нацелена в небо. Она больше походила на нечто, куда можно забраться, чтобы переждать обратный отсчет: «Десять, девять, восемь, семь… я иду искать!»
— Прикоснись ко мне! — приказал он, оставив на шее Мэдди холодные брызги слюны.
Содрогаясь от отвращения, она пробежала руками по выдающейся части его туловища. Ее рукам было очень неудобно, будто она была в толстых варежках. Перегрин убрал ее онемевшую руку со своей спины и поместил ее себе между ног.
— Ты особенная, Мэдлин, — задыхался он. — Ты не похожа на остальных. Ты мне правда нравишься…
— Это просто ощущение новизны от неизведанной самки, не преувеличивай.
— Сними майку.
Налитыми свинцом пальцами она нащупала свою разноцветную майку на бретельках и стянула ее до талии.
— А что, когда я это сделаю, ты познакомишь меня со своими стариками? — поинтересовалась она с горьким сарказмом.
— Сними лифчик.
Всеми силами сдерживая тошноту, Мэдди послушно выполнила требование. Перегрин встал перед ней на колени, пожирая ее влюбленным взглядом. Ее груди нацелились на него, как два цеппелина. Он благоговейно вздохнул, протянул дрожащую руку и коснулся ее правого соска.
Мэдди почувствовала движение горячего пульсирующего потока за сотую долю секунды до того, как увидела, как белая дугообразная струя молока брызнула адвокату прямо в глаз. Ее левая грудь тоже начала истекать молоком, за компанию. Она была похожа на фонтан Микеланджело на площади Рима, только фонтанировала молоком.
Перегрин откинулся назад, вымокший и возмущенный. Бессвязно лопоча, он пытался вытереть свое лицо и волосы руками. Куда бы он ни поворачивался, чтобы избежать струи, Мэдди разворачивалась вслед за ним и настигала его. Сначала она сдержанно смеялась, но постепенно малая капля веселья превратилась в водопад. Она вся наполнилась смехом.
— Я же говорила тебе, — с трудом произнесла она, — я говорила, не трогай мою…
— Заткнись!
— От тебя неделю будет пахнуть йогуртом.
Адвокатов пенис опал быстрее, чем надувной матрас в конце пляжного сезона. Пока он рыскал в поисках своей одежды, на Мэдди накатил очередной приступ смеха.
— Оказывается, сморчки еще не перевелись!
Она хихикала, хохотала, гоготала, понимая, что очень долго не смеялась с такой самоотдачей. Это ощущение было приятнее, чем шампанское. И лучше, чем валиум.
— Давай! Смейся! — Его лицо приобрело апоплексический коричнево-красный цвет. — У тебя будет масса времени посмеяться, пока ты будешь отбывать свой срок.
— Ну что поделаешь. Главное, чтобы в конце срока не последовало никаких предложений, — ответила она презрительно.
Перегрин привел в порядок свой свитер и свесил руки, как орангутанг, чтобы подтянуть трусы и брюки. Его опавший фаллос принял обычный вид полусваренной сосиски, приклеенной к паху.
— Так что, мистер Перегрин, — спросила Мэдди, когда тот направился к двери, — я могу считать это свиданием?
11. Залог
Джиллиан за свою жизнь твердо усвоила одну премудрость: если кошки нет рядом… то, скорее всего, она попала под колеса автомобиля. Да, и еще: не стоит менять тампон, пока у тебя на руке кольцо с бриллиантом более двадцати карат.
Прошло две с половиной недели, а от Мэдди не было ни слова.
Для женщины с материнскими инстинктами гуппи (из документального фильма Алекса Джиллиан узнала о том, что эти аквариумные обитатели не прочь пообедать своим потомством) две с половиной недели наедине с ребенком стали непростым жизненным испытанием. Правда, не сложнее, чем состояние полного отсутствия денег, с которым она столкнулась в «Савое». Их счет был соразмерим с национальным долгом небольшой южноамериканской страны. Джиллиан считала, что для того, чтобы быть богатой, надо относиться к деньгам с презрением. Это позволяло ей игнорировать вежливые предложения типа «Выбранный вами способ платежа не позволяет нам получить деньги по счету. Может, если вам это будет удобно, вы подойдете к стойке регистрации?», которые ей присылались минимум раз в неделю. Она их выбрасывала вместе с бумагой. Этим умникам потребуется не меньше пяти дней, чтобы разобраться с ее счетами. У нее осталось двенадцать с половиной часов для того, чтобы что-нибудь придумать.
— Это может оказаться для тебя новостью, Принц Засранец, — рассуждала она, собирая йогурт со своего подноса с завтраком чайной ложечкой, — но пища не усваивается через кожу. Вообще-то ее едят ртом.
В ответ Джек раздраженно размазал комковатое белое вещество по тому, что у него считалось волосами.
— Какая тоска, дорогуша. Боже мой! — пожаловалась она, подавляя зевок. — Кто бы мог подумать, что я буду скучать в обществе молодого мужчины?
Она прижалась носом к окну и стала с жадностью смотреть вверх по реке на зубчатые силуэты здания парламента и щеголеватый Биг Бен. Вокруг нее в Лондоне кипела жизнь. Джек захныкал и сделал себе йогуртовую маску для лица, забрызгав в процессе последнюю чистую одежду Джиллиан. «Умение сдерживать слезы, — вдруг поняла она, — это искусство не плакать, когда ребенок вытирает руки о твоего драгоценного Кристиана Лакруа».
Джек лениво развалился на подушечках, которыми она подперла его на роскошной кровати. На его щеках появились два красных пятна. Вернее, они были там со вчерашнего дня, как и ручеек соплей из его носа. Он жалобно хныкал.
— Слушай, спиногрыз, ничего из это не выйдет. Я сразу сказала твоей матери, что с животными я еще умею обращаться. Когда они тебе надоедают, ты их просто сажаешь в переносную клетку. — Она предложила Джеку его бутылочку с молоком, но он не мог сосать и дышать одновременно. Его вырвало, и он заплакал. Джиллиан почувствовала легкое беспокойство.
— По-моему, парнишка, пришло время тобой заняться.